выбрасывались с самолета на малой высоте с парашютами, которые открывались не автоматически. Это требовало большого самообладания и натренированности. Этой подготовки, к сожалению, у них не было. Ни одна из них до этого даже ни разу не прыгнула с парашютом с самолета. Некогда было.
Огнивцев ужаснулся, услышав это. Он вскочил, надвинул на глаза фуражку и побрел между берез.
— Что это с ним? — спросил Сорока.
— Не трогайте комиссара, — ответил Спрогис. — Переживает. Он ведь знал их всех наперечет…
Огнивцев не мог знать, кто именно те трое… Глупая смерть. Он помнил всех двенадцать в лицо, потому что не раз видел их в военном городке — там, в резерве. Такие жизнерадостные, нежные, милые… Завидев их, бойцы останавливались, заламывали пилотки, вздыхали. В простеньких красноармейских гимнастерках, юбчонках «хб», в аккуратно отутюженных пилотках они были изысканно нарядны и привлекательны. Кто из них, двадцатилетних парней, не мечтал дружить, а то и соединить сердце с такою?! И вот… могильные холмики на белорусской земле в деревне Липовщина.
Как же так?.. Почему и кто халатно отнесся к подготовке девушек к прыжкам с таким парашютом, наперед зная, что их будут выбрасывать с малой высоты? Почему не было специальных тренировок вплоть до прыжков с самолета?
Сердце окатило горячей кровью, когда комиссар на миг представил себе глаза тех троих, на которых неумолимо надвигалась земля, и свист ветра заглушил последний вскрик «ма-ма-а!»
Плечо комиссара уткнулось в холодный ствол березы, кулак тяжело опустился на корявую кору. Придя в себя, он вернулся.
— Нет! Этого простить нельзя! Виновных нужно разыскать и спросить с них по законам военного времени! Все недоделки, всяческую халатность при исполнении своих обязанностей, тяжелые проступки и преступления списывать на войну нельзя. Особенно когда от того гибнут люди и страдает дело. Об этом мы сегодня же сообщим в штаб фронта и попросим, чтобы должностные лица, коим предписано заниматься десантной подготовкой, занимались ею по-настоящему. На нас с вами все это сказывается!
— Прав комиссар, — подтвердил Спрогис. — Вместе доложим.
Этот неожиданный эмоциональный всплеск на минуту всех выбил из колеи. Но разведчики быстро взяли себя в руки. Деловой разговор продолжался.
— Сделано пока мало, но без работы не сидели, — докладывал Сорока. — За июнь и июль пущено под откос всего двенадцать фашистских эшелонов. Уничтожено, правда, немало вражеской техники и живой силы противника. Повреждены несколько десятков километров проводной связи.
— Хорошо! Молодцы! — похвалил Спрогис. — Не прибедняйтесь.
— Могли бы сделать и больше, да фашисты всполошились сразу же после гибели второго их эшелона. На железной дороге появилась охрана. Из конца в конец постоянно шныряла дрезина с автоматчиками. По обе стороны начали вырубать лес. Скорость движения поездов была значительно снижена. Хуже того, для охраны дороги фашисты начали выгонять население. На девушек и бабушек да на детишек переложили гады ответственность за подрыв нами воинских эшелонов. Это, конечно, осложнило дело, но все же мы ухитрялись обводить фашистских негодяев. Выходили в чистое поле, где не было населения, и расправлялись с поездами там.
— Вот это особенно благородно! — похвалил комиссар и встал нахмуренный. — Мы не имеем права подводить местное население. По многим фактам известно, что фашисты берут заложников и расстреливают их пачками. А ведь это безвинные люди. Под дулами пулеметов они наверняка кричат: «За что же? За что?» Помните об этом, товарищи. Прошу вас… И требую! Продолжайте, Григорий Яковлевич.
— Установили связь с жителями окружающих селений, а также с некоторыми путейцами железной дороги Минск — Москва. Надо сказать, встречали нас братья-белорусы радушно. В деревне Прудок мы, в частности, познакомились с семьей Кришталь. Глава семьи Алексей Филиппович, его жена Клавдия Васильевна и дочь Нина приняли нас как родных. Когда я вошел первый раз в их избу в полной военной форме с орденом Красного Знамени на гимнастерке, они не знали, где нас усадить и чем получше угостить. Тут и расспросы, о Москве, и слезы радости… А когда зашла речь об их помощи, нам в ответ были слова: «Готовы помочь всей семьей». По моей просьбе Алексей Филиппович на другой же день ушел в местечко Крупки, а Нина — в Толочино. Выполнили наши поручения — лучше не пожелаешь. Семья рисковала, но всегда смело шла на любые задания. Большую помощь в нашей работе оказывают белорусские партизаны, в частности, из отрядов Свистунова и Изохи.
— Какие группы были организованы в отряде и кто именно был в группах? — вставил слово Огнивцев, привыкший всегда к точности и хорошему знанию людей.
— В подрывную группу входили Федор Чугунов, Леша Рухов, Валентин Северов и Ира Соловьева. В разведгруппу — Дмитрий Сережин, Клава Мирорадова и Миша Питраев. Все они оказались преданными нашей Родине, смелыми и отважными воинами.
В заключение своего доклада старший лейтенант Сорока сообщил, что с начала сорок второго года оккупационные власти начали усиленно создавать полицию в крупных населенных пунктах, насильно заставляли мужчин, из числа местных жителей, служить в ней. В последнее время даже сам бургомистр города Борисова рьяно взялся за это дело и самолично включился «в вербовку» местных жителей в полицию.
Огнивцев был доволен докладом Сороки, но чувств своих не выражал. Надо еще присмотреться к этому разведчику. Кажется, он способен на более серьезные дела. Но это все еще впереди.
А Сорока, достав из кармана то ли кусок полотенца, то ли обрывок простыни, служивший ему вместо носового платка, отчаянно тер лоб и шею, мокрые от напряжения.
Девичий «атаман»
Колесная дорога, поросшая на обочинах подорожником. Колеса. Колесово… Не та ли удалая, лихая, бесстрашная в нужде и горе некогда колесная, всегда вечная и бесконечная Русь породила всей историей своей эту светло-русую миловидную отчаянную девчонку на радость своему народу и на погибель врагу? Не этой ли дочерью повелела ты, мать-Россия, поколениям своим гордиться во все времена и всем поколением?
Как же ты попала сюда, в стойбище врага, в края, сожженные войной, Леля Колесова? Нужда какая-то заставила тебя или ты сама, несмотря на слезы родных, по зову чистого сердца своего ушла из отчего дома и взяла в руки оружие отмщения?
Да. Она, двадцатидвухлетняя девчонка — уроженка самой коренной Руси, родилась и выросла в деревне Колесово, затерявшейся где-то в Ярославской области. По имени той деревни ей — Елене, по прозвищу Леле — и досталась отцовская фамилия Колесовых. Она хорошо помнила ту старинную колесную дорогу, по которой в первый раз ее повезли на Волгу, в Ярославль, покупать первое ситцевое платье в школу. Так и началась ее дорога — от школы. Потом, уже много лет спустя,
