КУЧЕРА (злобно). Ну-ка цыц! (пауза, поспокойнее) А с чего вы решили, пане Густав, что я не сумею поймать Голема?
ГУСТАВ (судорожно). Потому что вы, чехи, с самого детства пред ним дрожите… Голем, Голем, Голем! Увидите великана – сердце в пятки упадет.
КУЧЕРА (запальчиво). А вы, немцы, ничего не боитесь?
ГУСТАВ (всхлипывает). Боимся, но совсем другого. Мы боимся, что завтра чехи опять взбунтуются, а когда император пришлет войско с пушками, наши дома разнесут по кирпичику. Станет каратель разбираться, кого по темечку бьет – чеха или немца – если шипастая палица уже занесена?! Прага жила бы гораздо спокойнее, усмири вы свой пыл. Но нет! Вам все неймется…(снова всхлипывает) В меня зачем-то вцепились. Но я запер эту проклятую дверь. Запер, понимаете?! Спокойно спустился в свою каморку под лестницей и лег спать. Не знаю ничего об убийстве этого пьяного коротышки. И что же? Разве вас это остановит? Нет. Все одно потащите меня в тюрьму. Потому что немец, а немца никому не жалко…
Рыдает.
ВОРЖИШЕК (рассказывает). Зарыдал пане Густав. Глаза кулаками тер минут пять, но слезы у него по щекам так и не потекли. Злят меня такие притворщики, откровенно скажу, и не будь здесь лишних свидетелей, уж я бы наградил поганца оплеухой. Как бы намекнуть русскому сыскарю, чтобы вышел на пару минут? А то сидел себе в кресле, сидел, делал вид, что дремлет, но в самый неподходящий момент надумал вмешаться в беседу.
МАРМЕЛАДОВ (спокойно). Пане Густав, объясните, почему вас не пугает ночной визит Голема? Ладно, сами вы не верите в пражские легенды, но вдруг в городе узнают, что у вас тут случилось мистическое убийство… От вас все постояльцы разбегутся, придется гостиницу закрывать.
ГУСТАВ (сразу меняя тон на деловой). Да что вы понимаете в нашем деле?! Знаете, из чего сложен этот дом? Из надгробных плит таборитов. Четыреста лет назад, когда их войско разбили наголову крестоносцы, всех «чешских братьев» похоронили в чужих могилах. Чтобы не осквернили захватчики. Но нашелся предатель и раскрыл список рыцарям. Наутро они должны были прискакать на кладбище и пронзить своими копьями могилы, а потом сжечь тела отважных воинов на потеху своему императору. Жители Праги не допустили позора, ночью забрали все камни с тех могил и растащили по подвалам и складам. На следующий день прискакали рыцари, а надгробий нет.
МАРМЕЛАДОВ (пожимая плечами). И что помешало им раскопать те могилы, где не осталось надгробий? Это столь же явная подсказка, как и список предателя.
ГУСТАВ (кивая). Верно, так они и сделали. Костры пылали столь жаркие, что птицы падали замертво, с обугленными перьями. А год спустя из тех надгробий построили эту гостиницу.
КУЧЕРА (резко). Вы потчуете нас старинными байками! При чем тут надгробные плиты?
ГУСТАВ (горделиво). При том, что мы делаем деньги на призраках. В Праге чем страшнее, тем лучше. Если пойдет слух, что у нас задушили русского графа, не будет отбоя от желающих провести ночь в той самой кровати. Люди так устроены, ужас будоражит кровь и заставляет почувствовать себя более живым. Ну, вы понимаете. Не в одиночку же они будут ложиться в эту постельку… А если рассказать, что убийство совершил Голем, то золото потечет рекой.
ВОРЖИШЕК (взвыл). Послушайте, у меня уже голова идет кругом! Сперва вы, пане Доминик, говорили, что это точно Голем. Потом пане Родион заявил (шуршит страницами блокнота), что это точно не Голем. Теперь пане Густав утверждает, что он не знает, Голем это или нет, но хорошо бы, чтобы это был Голем… Я совсем запутался. Кто же убил графа?
ГУСТАВ (резко). Не могу знать. А только наверх прошлой ночью никто не поднимался. Я сплю в каморке, под лестницей. Чутко сплю. Если бы кто скрипнул ступенькой, тут же вскочил бы. Тревогу поднял.
КУЧЕРА (подозрительно). Вы намекаете, что графа задушила любовница?
МАРМЕЛАДОВ (спокойно). Это невозможно.
КУЧЕРА (все так же подозрительно). Конечно, вам не хочется, чтобы русского дворянина на чужбине убили свои… Вам выгоднее, чтобы это сделали чужие.
ВОРЖИШЕК (умоляюще). Пане Доминик, но вы же сами говорили, что женщине так душить не по силам.
КУЧЕРА (резко). Не припомню такого!
ВОРЖИШЕК (перелистывает блокнот). Я записал в протокол.
КУЧЕРА(обрывает его). А если и так, то теперь я пересмотрел свое мнение. В свете вновь открывшихся фактов. Граф Гурьев был катастрофически пьян и не способен отбиваться. Любовница могла положить подушку поверх глиняной маски, а после сесть сверху, навалиться всем своим весом и ждать, пока граф задохнется.
ВОРЖИШЕК (шелестит листами). Но панна тоже была навеселе… Напилась, как… как… Вот, она сама говорила: «как порося».
КУЧЕРА (ехидно). Томаш, а ты всем на слово веришь? Разве не знаешь, что люди часто обманывают?
ВОРЖИШЕК (рассказывает). Вечно он так, панове! (Передразнивает голос Кучеры) Разве не знаешь… Знаю, конечно. Я и сам часто обманываю. Но эти насмешки пане Доминика бьют прямо в поддых, у меня сразу в глаза темнеет и хочется ответить крепким словцом. Но нельзя… Потерплю до поры, до времени. Стану однжды и я следователем. Старикан не зря все время намекает, что ему пора на покой. А пока пусть говорит, что хочет.
КУЧЕРА (уже менее язвительно). Девица не так проста, как кажется на первый взгляд. Могла притвориться пьяной, подождать, пока граф захрапит, а потом уж взяться за подушку. Утром для виду прополоскала рот водкой, да еще и на одежду капнула, чтоб мы издалека запах почуяли и ничего не заподозрили. Нет, я все больше убеждаюсь, что это сделала она.
МАРМЕЛАДОВ (твердо). Исключено. Она не могла убить графа по трем причинам.
КУЧЕРА (все еще ехидно). Ну, что же, давайте послушаем.
МАРМЕЛАДОВ (спокойно). Виктория Михайловна накануне действительно напилась до бесчувствия. Вы же умеете отличить запах только что пролитой водки от вчерашнего перегара? Судя по всему, барышня начала пить еще в Карлсбаде, а после добавила в придорожной таверне или в карете усугубила. Всю ночь она проспала на груди у графа – тот, как видите, завалился в кровать при полном параде, в мундире и с орденами. И вот, поглядите сюда… Звезда святой Анны отпечаталась на щеке у Виктории Михайловны, все лучи отчетливо видны, а кожа вокруг посинела. Согласитесь, такое возможно только в том случае, если она лежала неподвижно очень долгое время.
ВОРЖИШЕК (рассказывает). Я согласился, не раздумывая. Ну а что?! У нас в Голешовице люди тоже пьют. Не так, как русские, конечно, но пьют изрядно. Мне самому не раз приходилось просыпаться с похмелья. Вихры торчат во все стороны, с такими заломами, что и не прислюнишь сразу. Шея болит, будто на ней всю ночь черти плясали. А уж на лицо лучше не смотреть, чего там только не отпечатывалось… Но пане Доминик все еще сомневался – стоит, губу оттопырил, головой покачивает. По всему видно, не верит сыщику. Впрочем, пане Родиона это не смутило. Мне вообще показалось, что он не нас старался убедить, а говорил для себя, чтобы мысли по полочкам разложить.
