в торговом центре сейчас практически нет людей. И только студенты или молодые мамочки с детьми прохаживается по третьему этажу.
— М-да… говорил, что твое хобби до добра не доведет? — поджав губы, Максим пожимает мою руку.
— Что-то ты осмелел, друг. Или папочка снова денежек больше подкинул, чем прежде?
— Девочки, знакомьтесь. Отбитый на всю башку мой лучший друг, Кирилл.
Все в одну секунду становится неважным, когда я замечаю Еву. Она неспешно идёт в компании с миловидной женщиной под руку, и о чем — то оживленно разговаривая.
— Кажется он нас покинул окончательно… — раздается рядом с моим ухом девичий голос, а шею обвивает костлявая рука.
Ева останавливается, проверяя время на часах, расположенные на ее запястье, а после идёт в нашу сторону, не замечая нас. Максим сразу окликает её:
— Ева Игоревна, гуляете? — она немного вздрагивает, натыкаясь на мой взгляд, но моментально берет себя в руки.
— В свободное от работы время я имею право делать то, что хочу. Здравствуйте, — её взгляд спускается на руку той девицы, что я не успел с себя скинуть. В глазах и мимике нет никакой реакции, словно, мы и не были близки.
Ева проходит мимо нашего столика, а я не могу отвести от нее своих глаз. До чего красивая.
Белокурые волосы каскадом рассыпаны по хрупким плечам, а походка магнитом притягивает все свое внимание к манящим ягодицам, что при каждом движении увлекают мой взор до самой стойки с баристой.
Украдкой она поглядывает в нашу сторону, касаясь взглядом моего лица.
— Кир, ты куда? — смахнув со своего плеча руку «Оленьки», встаю и иду к той, что притворяется; к той, которой всё — таки не удается совладать со своими эмоциями.
Ева оборачивается и замирает с двумя стаканчиками кофе в руках. Она вглядывается в мое лицо. Ее взгляд пропитан сочувствием и заботой — вот она настоящая. Чувственная и нежная.
— Ева, ты скоро? Я уже заждалась… — за моей спиной появляется та самая миловидная женщина. И теперь у меня нет сомнений, что это ее мама.
Глава 13
— Я уже заждалась…
В самом страшном сне я и представить себе не смогла бы, что такое будет возможным. Мама стоит напротив Кирилла и смотрит на него во все свои глаза с превеликим любопытством.
— Дочка, кто это? — слегка с прищуром ощупывает нового «столичного знакомого». — Твой ученик?
— Мама, — деланно закатываю глаза. — Кирилл, мой студент, — стараюсь, как можно естественнее себя вести, зная ее дотошный характер.
— Здравствуйте, рад знакомству, — не теряется он и протягивает руку.
Мама, заливаясь румянцем, жмет его ладонь, наивно хлопая ресницами. Не знала, что в ее возрасте можно еще робеть при виде молодого парня, явно в ней незаинтересованного.
— Деточка, что с твоим лицом… тебя избили? — охает мама, пристально разглядывая рану на скуле Кирилла.
«Избили» еще мало сказано. На нем живого места нет. Мне хочется протянуть руку и коснуться его лица, проявить женскую заботу, но мысленно себя одергиваю.
— Мама, Кирилла ждут друзья.
И при упоминании его «друзей», все мое нутро сжимается и выворачивается наизнанку. Я не могла не заменить руку той девушки на его плече. И сердце мое неприятно заныло и затрепыхалось, словно, наказывая меня за все то, что между нами было.
— Дал себя избить, чтобы выбить дурь из своей головы, — обернувшись, взглядом касается моих губ.
Я до сих пор помню страсть его поцелуя со вкусом своего возбуждения. И все это рвет мою душу, изливаясь ядом в мои вены. Терзает кровоточащую рану снова и снова. Отравляет и заставляет мучиться, проходя заново собственные круги ада, пропитанные своей похотью и вожделением по его телу.
Мне хочется его остановить, извиниться за свое поведение, попытаться поговорить, дать себе снова право на прощение.
На нас смотрят его друзья и моя мама, я чувствую это кожей и ничего не могу с собой поделать. Мы же взрослые свободные люди. Почему так хреново — то на душе от осознания того, что между нами пропасть в восемь лет и множество запретов?
— Кирилл, как ты себя чувствуешь? — мне совершенно не хочется выглядеть в его глазах бесчувственной сукой, не знающей хоть толику сочувствия.
— Спасибо, что спросила. Больше такого не повторится.
Он уходит, а я так и замираю с двумя стаканчиками кофе в своих руках. Перед глазами все плывет, дышать становится все тяжелее, а конечности, словно, парализовало.
— Ева… что с тобой? — тихо спрашивает мама. — Этот мальчик не просто так к тебе подошёл, да? — ее голос, словно тихий шелест листьев, царапает мои слуховые рецепторы, не способные в данный момент выстраивать новые словесные цепочки для восприятия.
— Глупости не говори, кажется, сеанс начался, — отвечаю отрешенно, возможно и с большим опозданием на поставленный вопрос.
— Ну-ну. Дома поговорим.
Два с половиной часа в кинозале, а потом время, потраченное на возвращение в съёмную квартиру, называемое теперь моим «временным домом», стали для меня спасением от собственного внутриличностного самокопания и самоедства. Мысли в моей голове немного прояснились и я смогла настроится на нелегкий разговор с матерью. Она, вряд ли забудет о «его» существовании.
Мама садится напротив меня, медленно размешивая в своей чашке сахар. Она боится начать разговор, да и я сама боюсь. Но чего? Осуждения с ее стороны будет сполна, так чего уж сожалеть о содеянном, когда твой возраст перевалил на четвертый десяток.
— Да, я с ним спала, — первая нарушаю гнетущее молчание. Мой голос эхом отскакивает от полупустых стен, вибрируя над нашим столом, создавая эпицентр неминуемого «взрыва».
— Ну и дура… — опустив глаза в чашку, бормочет себе под нос. — Что люди — то подумают?
— Однозначно, что я сошла с ума, — шумно выдыхаю. — Ты права, я дефектная, поэтому решила сбежать от своих проблем, чтобы начать все сначала в другом городе. Увы, и тут облажалась.
— Родители этого мальчишки… они в курсе? — безжизненным тоном парирует она.
— Ему двадцать два, — откидываюсь на спинку стула, разглядывая узор на скатерти. — Согласие родителей нам не понадобилось.
— Ты знала, что он твой студент, когда вы… прости Господи, сношались?! — ее лицо неприязненно кривится, а губы начинают слегка дрожать.
— Знала.
Резко смахнув мою чашку с чаем на пол, она нависает надо мной, чувствуя мою слабость и подавленность. В ее глазах отчетливо отражается весь «ужас» того, что я себе представляла, когда думала о «нас», как о чем-то большем в своей жизни.
Непроизвольно мое тело съеживается под грохот разбитого стекла и горячих брызг не остывшего напитка, который болезненно попадает мелкими каплями на
