Папа и брат ждали возле дверей. Они стояли так, чтобы их разговор нельзя было записать (если бы вдруг нашелся достаточно чувствительный микрофон, способный выдержать шум толпы). Мы подошли ближе, и я услышала совершенно спокойный и дружелюбный голос Шона:
— …а я плевать хотел, что тебе кажется разумным. Ты не член команды, и никакого эксклюзивного интервью не получишь.
— Послушай, Шон…
— Пора ужинать, — вмешалась я и подхватила брата под руку.
Он благодарно позволил себя увести — точно как я с Баффи минуту назад. Мы вошли в ресторан втроем, а родители плелись позади, стараясь не выказывать раздражения. Гадко получилось. Но не надо было силком тащить нас сюда, если не хотели конфузиться на публике.
Столик накрыли подходящий — мама осталась довольна: мы сидели в дальнем углу террасы, близко к обеим изгородям — и той, что отделяла ресторан от рощи, и той, что выходила на улицу. Несколько предприимчивых папарацци столпились на тротуаре и снимали семейную идиллию сквозь решетку. Мать им обворожительно улыбнулась, отец сделал серьезный вид, а меня чуть не стошнило.
На поясе завибрировал коммуникатор. Я отстегнула его и прочитала входящее сообщение:
«Думаешь, страсти поутихнут после нашего отъезда? Ш.».
Я ухмыльнулась и напечатала в ответ:
«Мы же наконец избавимся от пресс-секретаря в лице мамы. Конечно, поутихнут. Там будут кусочки гораздо более лакомые, чем мы».
«Люблю, когда ты сравниваешь людей с едой».
«Чему быть, того не миновать».
Шон фыркнул от смеха и чуть не уронил телефон в корзинку с хлебом. Папа неодобрительно на него посмотрел, и брат положил мобильник рядом с вилкой, заметив с невинным видом:
— Рейтинги проверял.
— И как? — немедленно смягчился отец.
— Неплохо. Наша супер-Баффи успела отфильтровать и загрузить отснятый материал, пока ее не оттащили от компьютера. Очень много скачиваний.
Брат улыбнулся девушке, и та прямо расцвела от удовольствия. Хотите понравиться Баффи — похвалите ее стихи. Хотите, чтобы она вас полюбила — похвалите ее компьютерные навыки. Шон тем временем продолжил:
— Думаю, когда загружу отчет и надиктую комментарий, подскочу еще пунктов на восемь. Может, сумею побить собственный рекорд за этот месяц.
— Хвастун. — Я шутливо стукнула его по руке вилкой.
— Лентяйка, — парировал брат с улыбкой.
— Дети, — вздохнула мама, но у нее получилось неискренне.
Она обожает, когда мы дурачимся и становимся хоть немного похожи на нормальную семью.
— Мне соевый бургер с соусом терияки, — объявила Баффи, а потом с видом заговорщицы прошептала: — Я знаю одного приятеля, а тот знает одну девчонку, а у нее есть парень, а его лучший друг работает с биотехнологиями. И он — ну, то есть лучший друг, — пробовал говядину, которую клонировали в специальной лаборатории. В мясе не было вируса! На вкус, он сказал, точно соя с терияки.
— Хотел бы я, чтобы это было правдой. — В голосе отца звучали те особые печальные нотки, какие можно услышать у людей, выросших до Пробуждения.
Они помнят некоторые вещи, которые навсегда для нас утрачены. Например, вкус красного мяса.
Очередной (и в свое время очень неожиданный) подарочек от вируса: поскольку все млекопитающие заражены, после смерти носителя инфекция переходит из состояния покоя в активное состояние. Хот-доги, гамбургеры, стейки и свиные отбивные остались в прошлом. Вы же не хотите пережевывать и глотать живой вирус? А если у вас во рту окажется крохотная ранка? Или в пищеводе? Можете со стопроцентной уверенностью поручиться за свой пищеварительный тракт? Зараженным частицам достаточно самой маленькой бреши в защитной системе организма — и вот уже началась амплификация. После же термообработки вкус портится, а риск все равно остается.
Своего рода русская рулетка: в середине даже самого хорошо прожаренного стейка может остаться крохотный сырой участок. И все. Мой братец дерется с зомби, произносит речи, стоя на крыше автомобиля в карантинной зоне, отказывается надевать нормальное обмундирование и вообще ведет себя как патологический самоубийца. Но даже он не станет есть красное мясо.
Рыба и домашняя птица безопасны, но теперь их тоже мало кто употребляет в пищу. Людям неприятно есть живую плоть. Вероятно, из-за зомби мы стали ассоциировать себя с цыплятами табака, в этом все дело. Хотя в нашей семье на день Благодарения всегда готовили индейку, а на Рождество подавали гуся — еще одна уловка повернутых на рейтинге родителей. Зато у нас с Шоном, в отличие от сверстников, нет никаких психологических заскоков по поводу еды.
— Салат с курицей и суп дня, — решила я.
— И конечно, банку кока-колы, — добавил Шон.
— Нет уж, кувшин кока-колы.
Братец принялся подшучивать над моим пристрастием к кофеину, но тут к столику подошли официант и улыбающийся во весь рот директор ресторана. Неудивительно, ведь наша семья уже давным-давно заработала титул почетных клиентов. После каждой вспышки вируса, когда людям временно запрещают собираться на улице, мама обязательно приходит обедать в «У Бронсона» (пусть и в помещении). И первая рвется на террасу, когда ее снова открывают для посетителей. Прекрасная реклама заведению, они это, безусловно, ценят.
Официант держал поднос, уставленный нашим обычным набором напитков: кофе для мамы с папой, безалкогольный дайкири для Баффи, бутылка яблочного сидра для Шона (по виду не отличишь от пива) и кувшин кока-колы для меня.
— За счет заведения, — объявил директор и улыбнулся нам с братом. — Мы вами так гордимся. Станете настоящими медиазвездами! Это у вас семейное.
— Определенно, — делано засмеялась мама.
Она явно пыталась изобразить смешливую девчонку, а получилась настоящая дурочка. Ладно, не мне ей об этом говорить. Еще немного, и мы уедем из Беркли, бессмысленно сейчас затевать ссору.
— Подпишите нам меню, оставьте автограф, — не унимался директор. — Повесим его на стену. Когда станете знаменитыми и забудете про нас, будем всем рассказывать: «Они здесь обедали, прямо за этим столиком: ели картошку-фри и делали домашнее задание по математике».
— По физике, — рассмеялся Шон.
— Тебе виднее.
Официант расставил напитки и принял заказ, потом изящным жестом налил мне в стакан колы. Я улыбнулась, и парень обрадованно подмигнул. Улыбка сползла с моего лица, я вопросительно подняла бровь. Долгие часы, проведенные возле зеркала, не пропали даром: получилось восхитительно презрительное выражение. Очки в данном случае не мешают, а только усиливают эффект. Официант увял и, не глядя больше на меня, занялся тарелками.
— Не очень-то красиво, — одними губами прошептал Шон.
Я пожала плечами и так же неслышно ответила:
— Сам виноват.
