и область левой руки и груди.
На ноги, помимо теплых штанов я надела коричневые, на вид совсем не изящные, зато удобные уги с пушком. В этом замке без подобной обуви холодно: пол бетонный и сквозняки гуляют. И не забыла про перчатки, ногти на моих пальцах еще не до конца отросли.
Стоило мне выйти из кабинета, как стражи поприветствовали меня и попытались занять места с боку и позади меня. На мое счастье в коридоре еще было темно, поэтому я со спокойной совестью велела Эдвину идти впереди, освещая факелом дорогу.
Шли мы долго. Для передвижений по этим бесконечным коридорам очень бы пригодился гироскутер. Но, с другой стороны, на электромоторе до заданной цели я бы добралась очень быстро, а мне сейчас, как никогда в жизни, хочется, чтоб время остановилось, или коридор не заканчивался, чтоб оттянуть визит к отцу светлой леди. Эх, тяжко быть самозванкой!
Мы дошли до конца другого крыла замка, где и остановились у двери из потемневшего дерева. У двери стояла стража в лице двух великанам подобных рыжих бородатых мужиков, одетых, как и мои стражи, в темную добротную одежду с высокими сапогами. И также, как и мои люди, вооруженные мечами.
Никак не отреагировав на меня, но кивнув моим сопровождающим, один их бородатых рыжиков открыл дверь. Я уже подняла ногу, чтоб войти в комнату, когда мой старшенький проговорил, задерживая меня:
- Светлая леди, будьте…, прошу вас, терпимее с отцом. Он стоял на пороге смерти. Был почти двадцать дней в беспамятства, только этой ночью пришел в себя.
Что на такое ответить? Видно, и вправду светлая леди немного тёмной была, раз кто-то находит нужным предупреждать ее, что не стоит добивать больного отца. А дядька с рыжей бородой хмыкнул, как будто подслушал мои мысли, или просто очень сомневался в моем благоразумии.
Мне осталось, как всегда, задрать нос повыше и молча пройти в комнату.
В большую темную комнату. Два занавешенных окна, огромный камин, в котором ярко горел огонь, шкуры на полу, два глубоких кресла у стола. И большая кровать с широкими столбами.
На этой кровати, у самого края, лежал изможденный старик: со впалыми щеками, полузакрытыми глазами и худыми, сухими руками, лежащими неподвижно на животе. Хоть в комнате и было мрачно, кроме камина, свет давали лить три из пяти горящие в канделябре свечи. Пронизывающий взгляд старика из-под полуопущенных век чувствовался как физическое касание, далеко не деликатное. Этот взгляд колол и проникал под кожу. С трудом подавила желание сбежать, даже жаль светлую леди стало, если отец всегда так на дочь смотрел, нет ничего удивительного в том, что она такой злючкой выросла.
Между тем больной молчал. А я стояла. Даже поприветствовать его боялась, зная, что знакомые от светлой леди давно вежливости не ждут.
- Кто ты? – Проскрипело с кровати.
Сказано было тихо, но я вздрогнула, именно такого вопроса я не ожидала. Я же всех ввела в заблуждение! А старик раскусил. Интуиция? Отцовский инстинкт? Но, как это ни странно, я больше обрадовалась, чем расстроилась. Во-первых, надоело лгать. А, во-вторых, он так зло на меня -самозванку смотрел, а не на свою родную дочь. Значит, отец он, скорее всего, хороший.
- Не молчи. И врать не смей. – Тихо продолжил он, прерывая мои мысли. – Подойди. – Когда я встала рядом, похлопал ладонью по краю кровати. – Садись. А теперь рассказывай.
- А как вы узнали, что я…, - не смогла сформулировать вопрос.
Он тяжело вздохнул.
- Я почувствовал, что моя дочь сорвалась. Выброс был сильным, повезло, что только пожар устроила, нежить не поднялась. После такого она не смогла бы выжить, никто бы на ее месте не смог. Я сразу почувствовал, когда она ушла. – Ему каждое слово давалось с трудом. Но вдруг старичок со злой веселостью добавил. – А тут ночью прихожу в себя и узнаю, что дочери стало лучше. Выброс, оказывается, не подтвердился. Изменения в расудке у неё даже Хранители Разума не обнаружили, а физические повреждения после самопроизвольного пожара незначительные. Казалось бы, Слава Духу, радуйся, отец! Но я-то знаю, что моей дочери больше нет. Так кто ты, и почему заняла тело… место моей девочки?
- Меня зовут Иванова Раиса Андреевна. – Как же давно я своего имени вслух не произносила!
- Аристократка? Магиня?
- В моей стране не существует аристократов, я отношусь к среднему классу. А магии в моем мире вообще нет, так что я и не магиня. – Попыталась отвечать максимально искренне.
- Среднему? Как это нет магии? – Спрашивал без какого-либо интереса, поэтому я, не останавливаясь на разъяснениях, продолжила говорить о себе.
- Образование высшее математическое. Работала главным бухгалтером в крупной туристической фирме. Сама купила себе квартиру и машину. И вот - взрыв в клубе, а я здесь
- Здесь.- Глухо повторили за мной. После продолжительного молчания, во время которого я не знала, куда девать глаза и руки, он внимательно посмотрел на меня и спросил:
- А муж и дети у тебя были?
- Нет. Я не успела завести семью. – Кажется, ему понравился ответ.
- Я думал. Долго. Моей дочери уже нет. И вернуть ее невозможно. А ты можешь пригодиться.
Вот последняя фраза мне совсем не понравилась. Насторожила даже.
- И в чем я могу пригодиться? – Не постеснялась я спросить.
- Ты в этом мире никто. Если начнешь говорить о себе правду, Хранители Разума признают тебя сумасшедшей – это смертный приговор. Либо, если всё-таки поверят, заберут в Храм или передадут королю на размножение. Моя дочь была сильнейшим магом. Редким и обученным. Двенадцатый уровень уже в пятнадцать лет. Воздушники такого уровня управляют даже драконьим пламенем. Я сам обучал ее. - Говорил он, не скрывая гордости за дочь, но и боль сквозила в каждом слове. – Все хотят детей такой силы, поэтому ты будешь рожать без перерыва.
Меня в ужасе передернуло:
- Я не хочу без перерыва! А что мне делать?
Еще один внимательный изучающий взгляд на меня:
- Ты же уже полмесяца в роли светлой леди. И тебя не разоблачили. Значит, приживаешься. И я помогу, научу владеть магией.
- Зачем? Я же с заблокированным даром.
Кажется, он закатил к потолку глаза, в немом удивлении моей глупостью:
- Дар нельзя долго держать закрытым. Самый продолжительный период блока без вреда организму и риска выгорания – это четырнадцать лет. А
