понятно в чем, но это же совершенно невозможно!
Теперь мысли Элины уплыли совсем далеко от уборки. Потому что объектом ее дум стал этот большой угрюмый следователь. Петр Тихонович Тихий.
Колоритное у него имя с отчеством. И фамилия тоже не подкачала. Да и сам он весь… Рука Элины неосознанно потянулась к пачке сигарет. А щеки стали ощутимо гореть.
Нет, она вовсе не жалела о том, что поцеловала его. Это вообще глупость – жалеть о том, что сделано. Оно сделано – и все. Раз сделано – значит, так было надо.
А Элине было надо. Ей вообще теперь казалось, что ее к Петру Тихому какая-то невидимая сила подтолкнула. В принципе, даже понятно – какая.
Впервые рядом с Элиной, в непосредственной близости, появился мужчина. Даже не хотелось употреблять набившее оскомину словосочетание «настоящий мужчина». Просто мужчина.
Не мальчишка – школьник или студент, из числа тех, с кем дружила Элина в той жизни, которая была ДО. До ее раннего и внезапного сиротства. И не убеленные сединами почтенные – нет, ну не старцы, конечно… А, хотя, наверное, именно они – те, кто составлял круг общения Валентина Самуиловича, а, следовательно, и круг общения Элины тоже. Сначала были мальчишки, потом старцы. И как-то в этот период, между мальчишками и старцами, Элина повзрослела. И сама превратилась в женщину.
А тут – он. Элина никак не могла вспомнить, когда она стала замечать в следователе, который вел дело об убийстве ее мужа, мужчину. Наверное, во время допроса в его кабинете.
В их первую встречу – она помнила – Элина плакала у него на плече. Но почему-то не могла вспомнить, какой он при этом был. Только плечо его под своей щекой помнила. Большое и твердое.
А со второй встречи ей больше всего запомнились его огромные темно-синие тапки, клетчатый плед и изумительной чеканки серебряный подстаканник. Все-таки интересно, Петр Тихий в курсе, насколько это на самом деле ценная вещь?
Получается, это произошло во время третьей встречи. Когда она приходила к нему в кабинет для дачи показаний. Вот тогда Элина почувствовала… Она сначала долго не могла подобрать слово… Она знала, как общаться с мальчишками – она тушуются перед силой характера и интеллектом, исходящих от хрупкой девушки. А пожилые знакомые Валентина Самуиловича просто флиртовали с ней с неуклюжестью прошлого века.
Тихому же было плевать на ее внешность, на ее вызов, фырканье, макияж, элегантный костюм и шелковую блузку. Перед Элиной сидел человек, который, совершенно очевидно, не уступал ей ни в интеллекте, ни в силе характера, знал гораздо больше о предмете их беседы и не стеснялся на Элину давить. Был это для нее опыт совершенно новый и не слишком приятный. Элина понимала, что ведет себя как самая настоящая стерва, но он ее провоцировал! Совершено определённо провоцировал!
Уже потом, сидя дома, с холодной головой, Элина поняла, что дело было не только в провокации, но и в том, что она сама оказалась не готова к общению с человеком такого типа. С мужчиной, в котором мужского было просто через край, и при этом умным, сильным, жестким, занятым делом и только делом.
И который в упор не видел в ней женщину. А Элине впервые в жизни захотелось, чтобы эту женщину в ней увидели.
Но, с другой стороны, с чего бы ему в Элине видеть женщину? Она для него – работа.
А вот она в нем мужчину совершенно неожиданно для себя увидела. И – это, конечно, профдеформация, никак иначе, но… Она не могла не вспоминать. Не могла не обращать внимания на детали. И не могла не восхищаться. Какие у него черты лица – грубоватые, но правильные, какие идеальные широкие темные брови с едва заметным рыжеватым оттенком. Вспоминала его руки – крупные и очень красивые, видно, что мощные и сильные. И кисть руки, и запястье, сколько видно до манжеты рубашки, обильно покрыты волосками – темными, с тем же едва заметным рыжеватым отливом. Интересно, он под одеждой тоже весь волосатый? Говорят, обильная обволошенность – признак высокого уровня мужского гормона номер один – тестостерона. Наверное, в такие профессии, как у Тихого, предполагающие жесткость, даже, возможно, жестокость, и риск, идут мужчины именно с таким уровнем этого гормона. Элина хмыкнула, пытаясь вспомнить, откуда она взяла это странное слово – обволошенность. По всему выходило, что у кого-то из знакомых Валентина Самуиловича. Элина даже, кажется, слышала, как чей-то голос говорит про шерстистого носорога, который неправильно обволошен.
Ой. Ну какие же ей нелепые мысли лезут в голову. Какое Элине дело, в конце концов, похож ли Петр Тихий без одежды на шерстистого носорога или нет? Ей хватало и того, что доступно непосредственному наблюдению. Например, фигура. Она у Петра Тихого монументальная. И весь он в этой монументальности такой… такой по-настоящему мужской. Рост под два метра, плечи – такие, про которые раньше писали «косая сажень», выправка практически военная, ни намека на рыхлость, вялость, пузцо. Двигается для такого крупного мужчины ловко, уверенно, координированно.
Элина вспомнила тапки сорок пятого размера – и улыбнулась. Все же ужасно занятный тип этот Петр Тихий. Интересно, что он подумал по поводу поцелуя?
***
– Таки я добился от сотовиков данных! – похвастался Арсений.
– У тебя талант добывать информацию, – решил Пётр похвалить помощника.
– А то! – довольно согласился Арсений. – Файлы с расшифровками данных мобильных операторов уже у вас в компьютере.
– Это там, где миллион строчек с кучей непонятных цифр?
– Ага!
– Так, давай сразу – что там есть интересного?
– Собственно, там есть две интересных вещи, – Арсений оперся своими тощими ягодицами о стол и скрестил ноги. – Первое. Касательно Поварницына. На время убийства Конищева он, а точнее, его сотовый телефон находился в зоне действия базовой станции, ближайшей к месту преступления.
– Та-а-ак…
– Что нам ничего, по сути, не дает! – жизнерадостно продолжил Арсений. – Ибо это может означить как то, что он был на месте преступления, так и то, что он бродил в окрестностях, набираясь решимости перед встречей с отцом. Как он и сообщил в своих показаниях.
– Ты сам веришь в эту лабуду про набирание решимости? – хмыкнул Петр.
– Не очень. Но и в роли убийцы я пока Поварницына слабо представляю.
– Наше дело не представлять, а доказать. Ладно, что там еще?
– А там еще у нас алиби Виктора-Эммануила.
– Молодец,
