особой гуманности ожидать от них не приходилось.
Полдня Максим провел в душной канцелярии, разбирая написанные на разномастных клочках бумаги прошения, апелляции, объяснения, доносы. Некоторых авторов вызывал к себе. Многих арестовали просто за то, что при большевиках они занимали те же должности, что и до большевиков — по крайней мере они клялись, что дело исключительно в этом. Некоторые сумели выслужиться при новой власти, но уверяли, что только за счет профессионализма. Третьи уверяли, что большевики вынудили их сотрудничать, а сами бы они никогда…
— И вот мы тут подготовили список задолженностей по жалованью, — суетился комендант. — Проклятые большевики два месяца сотрудникам не платили. До того дошло, что мы сами тюремную баланду хлебали, лишь бы ноги с голодухи не протянуть. Теперь-то… новая справедливая власть…
— Новая власть всем воздаст по справедливости, не переживайте, — мрачно сказал Максим и присоединил список к пухлой пачке прошений.
За день удалось разнести около тридцати фамилий по трем спискам — наверняка непричастных к большевистским злодеяниям, заведомо виновных и тех, кого следовало проверить. Конечно же, третий список оказался длиннее, чем два других вместе взятых. Но Максиму по работе приходилось иметь дело и с более проблемными проектами. Он мысленно уже наметил план работ по проверке сведений. Собрать бы еще команду…
Хотелось побыстрее покинуть грязное, душное, даже в эту теплую погоду отдающее могильным холодом здание. Но следовало сперва разыскать Донову и поговорить с ней. Выяснить, что ей известно о прошлом, которое Максим помимо своего желания унаследовал. В идеале — устроить так, чтобы никто больше об этом прошлом не узнал, хотя как добиться этого цивилизованными методами, Максим не представлял себе. Даже спрашивать о Доновой было рискованно — интерес к ней могли потом использовать как доказательство, что они связаны…
Однако спрашивать не пришлось.
— А вот здесь у нас допросные, — сказал комендант. — Господа следователи не щадя себя трудятся, домой вот разве что спать уходят и сразу назад. По горячим следам выявляют, кто из большевиков еще в городе прячется.
— Я отмечу это в донесении, — пообещал Максим. — Подготовьте список сотрудников…
Его прервал сдавленный женский крик. Максим толкнул дверь, из-за которой он донесся: заперто изнутри.
— Откройте немедленно, — приказал Максим. Ладони сами собой сжались в кулаки.
Комендант стал что-то орать в замочную скважину. Послышались неторопливые шаги, и дверь приоткрылась на ладонь.
— Ну, чего еще? — осведомился сварливый голос. — Работать мешаете, я уже почти…
Максим потерял терпение и ударил плечом в дверь. Петли жалобно скрипнули. Комната провоняла табачным дымом и еще чем-то мерзким, вроде пригоревшей еды. По центру на стуле сидела девушка с заведенными за спину руками. Блузка расстегнута, почти обнажая грудь. Серебряный крестик на суровой нити… какой странный аксессуар для революционерки. На коже — два… нет, три маленьких круглых ожога. На щеке — красное пятно, след недавнего удара. На губах кровь. Марусю Донову Максим узнал не сразу — она больше не выглядела ни строгой, ни сосредоточенной. Мокрые спутанные волосы наполовину закрывали лицо. А вот взгляд через них пробивался прежний — прямой и яростный.
— Немедленно прекратите! — выпалил Максим. — Вы за это ответите!
— Да кто вы такой? — дознаватель не спеша затянулся папиросой. — Почему мешаете вести следствие?
Максим сунул ему подписанную Чайковским бумагу о назначении его комиссаром для особых поручений. Печати у Верховного управления Северной области еще не было.
— И чего? — спросил следователь, пробежав документ глазами. — С какого перепуга вы вмешиваетесь в допрос? Вы понимаете, что большевики уничтожили или вывезли партийные списки? А подозреваемая знает их всех, поименно. Хотите, чтобы эти мрази резвились на свободе, господин комиссар? А вместо них в тюрьме гнили непричастные?
— Я добиваюсь, чтобы следствие велось согласно закону, — проговорил Максим. — Пытки совершенно точно в число законных методов не входят.
— Три часа работы псу под хвост… — поморщился следователь.
— Вся ваша карьера псу под хвост! — взорвался Максим. — Я напишу на вас рапорт в управление юстиции. Раз мы воюем с мразью, тем важнее, чтобы сами мы не становились мразью! Хотя для вас, должно быть, уже поздно. Сейчас уходите. Я забираю себе дело этой заключенной.
— Подозреваемой, — следователь не выглядел напуганным, только раздраженным. — Ее статус сейчас — «подозреваемая». Могли бы потрудиться узнать это, господин комиссар, прежде чем влезать в дела следствия… Она же уже почти раскололась, они все раскалываются, как бы ни рисовались…
Маруся, тяжело дыша, переводила взгляд с одного собеседника на другого. Максим с трудом сдерживался, чтобы не ударить следователя. Только мысль, что тогда слова о законности будут звучать нелепо, останавливала его.
— Порыцарствовать решили, господин комиссар? — не унимался следователь. — Даму в беде выручить? Вы хоть знаете, что это за тварь и чем она занималась? Списки «старорежимных элементов» составляла для Чрезвычайки. Из них кого арестовали, а кого и сразу — во Мхи… Только из нашего участка троих честных служак порешили. Твари, как их земля только носит…
— А мало мы в вас стреляли! — выкрикнула Маруся, сплюнув кровь. — Говорили мне старшие товарищи — классового врага щадить нельзя! А я, дура, не слушала!
— Кто именно говорил? — следователь схватился за блокнот. — Фамилии, адреса, должности?
Маруся грязно выругалась. Следователь шагнул к ней, сжав кулаки.
— Так, хватит! — Максим встал между ними. — Я забираю это дело. Уходите.
Следователь презрительно скривился, не спеша собрал документы, прихватил папиросы и вышел, не потрудившись прикрыть за собой дверь. Максим жестом отослал коменданта, обошел стул и развязал девушке руки. Кожа под веревками превратилась в сплошную гематому. Огляделся, нашел ведро, зачерпнул ковшом чистую на вид воду и поднес Марусе. Ее руки дрожали и с трудом удерживали ковш, вода полилась на колени. Максим закрыл наконец дверь.
Странно, что Маруся даже не пытается застегнуться. В каких они все-таки отношениях? Там, в типографии, она обращалась к нему, как к близкому человеку… Да, она, конечно, в его вкусе. Максим неслышно обматерил себя и оторвал взгляд от едва прикрытой мокрой блузкой груди. Маруся в шоке — в медицинском смысле, да и кто на ее месте не был бы? Максим снял поддевку, накинул девушке на плечи — она была такой хрупкой, что его одежда укутала ее полностью даже вместе со спинкой стула. Забрал опустевший ковш. Пододвинул второй стул, сел
