дверь спальной.
Я отвечал:
– Этого сделать никак нельзя.
– Я вас прошу так сделать.
– Сделатьэто никак нельзя: ведь ваши солдаты будут ходить мимо открытых дверей комнаты, в которой спят барышни.
– Мои солдаты ходить не будут мимо открытых дверей. Но если не исполните моего требования, есть полномочие расстреливать на месте. – Родионов вынул револьвер. – Я поставлю часового у дверей спальни.
– Но это же безбожно.
– Это мое дело.
Часовой поставлен не был, но двери спальни великих княжен пришлось по ночам оставлять открытыми настежь.
Когда наследникстал чувствовать себя лучше и начал вставать с постели, начали приготовляться к переезду в Екатеринбург. Оттуда письма и прямым путем доставленные известия не получались.
Когда постепенно начали укладывать вещи, Родионов неоднократно обращался к генералу Татищеву, уверяя, что знает его. Родионов настаивал, чтобы вещи Татищева были особо отмечены (визитными карточками). Для чего это ему было надо, понять мы не могли. Его поведение очень беспокоило Татищева. Как вспоминала баронесса Буксгевден, она встречала ранее Родионова: он служил в жандармах в Вержболове.
В 12 часов дня 7 (20) мая подали для наследника экипаж. Все остальные дошли до пристани пешком. Возле пристани стоял пароход «Русь», на который мы и перешли. Грузили на пароход из губернаторского дома вещи не только Царской семьи и наши, но и казенную обстановку. Видя это, наследник сказал Родионову:
– Зачем вы берете эти вещи? Они не наши, а чужие.
– Раз нет хозяина, все будет наше, – отвечал тот. В два часа дня пароход отчалил от пристани и пошел на Тюмень. Во время пути солдаты вели себя крайне недисциплинированно: стреляли с парохода птиц и просто – куда пало. Стреляли не только из ружей, но и из пулеметов. Родионов распорядился закрыть на ночь наследника в каюте вместе с Нагорным. Великих княжон оставил в покое. Нагорный резко противоречил Родионову, спорил с ним.
В Тюллень прибыли 8 (21) мая в 8 часов утра. Здесь пересели в поезд. В вагон 2 класса поместили наследника, великих княжон, генерала Татищева, доктора Деревенько, графиню Гендрикову, госпожу Шнейдер, Нагорного и комнатную девушку Эрсберг. Всех остальных посадили в вагон 4 класса. Здесь, кроме меня, находились: Жильяр, Гиббс, баронесса Буксгевден, Тяглева[57], повар Харитонов[58], мальчик Седнев и другие. Поездка по железной дороге прошла благополучно.
В Екатеринбург приехали поздно, около полуночи. Поезд поставили на запасный путь, довольно далеко от вокзала. Возле вагонов установили вооруженную охрану. Ночь мы провели в вагонах. Было холодно, моросило. Все мы продрогли.
Глава 15
В Екатеринбурге
Поутру приехали комиссары: двое прежних – Хохряков[59] и Родионов[60] и новый – Белобородов[61].
Вошли в вагон 2 класса и предложили в нем находящимся пересесть в извощичьи экипажи.
Из вагона появился сначала Нагорный, помогая выйти наследнику, затем-великие княжны. Нагорный, посадив наследника в пролетку, вернулся к вагону и хотел помочь великим княжнам нести вещи. Сделать это ему не дали. Все члены Царской семьи вместе с комиссарами разместились в экипажах и поехали в Ипатьевский дом. Через полчаса вместе с теми же извозчиками возвратились к поезду комиссары. Комиссар Родионов подошел к вагонам и сказал:
– Волков здесь?
– Здесь, – ответил я.
– Выходите, сейчас поедем.
Я вышел, взяв с собою чемодан и большую банку варенья, но мне сказали, чтобы я банку оставил, так как ее привезут мне после (банки этой я так и не получил). Из вагонов вышли также: генерал Татищев, графиня Гендрикова, госпожа Шнейдер, повар Харитонов и мальчик Седнев. Посадили нас в экипажи, довезли до какого-то дома. Дом этот был обнесен высоким забором. Это обстоятельство навело меня на мысль о том, что здесь заключена Царская семья. Я ехал в переднем экипаже, один. Подъехали к дому, чего-то ожидаем. Никто из него не выходит и не приглашает сходить. Высадили только Харитонова и Седнева. Всех остальных повезли куда-то дальше.
Я спросил у извозчика:
– Куда везешь? – Извозчик не отвечал ничего. Спрашиваю во второй раз:
– Далеко еще до дома? – Опять вместо ответа – молчание.
Подвезли к какому-то зданию. Комиссар Белобородов сошел с пролетки и крикнул:
– Открыть ворота и принять арестованных.
Стало ясно, куда нас привезли. Привели в контору, записали. Когда мы были в конторе и нас записывали, генерал Татищев, среди тишины, обратился ко мне со словами:
– Правду говорят, Алексей Андреевич: от тюрьмы да от сумы – не отказывайся.
– Благодаря царизму-я родился в тюрьме, – сказал, услыхав слова Татищева, комиссар Белобородов.
После того как нас переписали, хотели осмотреть наши чемоданы, но не осмотрели, а куда-то унесли их, пообещав прислать после. Развели нас по камерам. Гендрикову и Шнейдер поместили в больничную камеру, а меня с Татищевым – в отдельную, наверх. На другой день из Ипатьевского дома привели к нам в тюрьму и посадили в нашу камеру камердинера Государя, Чемодурова. Посажены мы были в политическое отделение тюрьмы, где находились и заложники.
Когда мы шли по коридору, то послышалось:
– Кого ведут? (Потом мы узнали, что нас приняли за англичан, так как на мне и на Татищеве были надеты заграничные английские пальто).
Татищев ответил:
– Из Тобольска.
В ответ послышалось:
– Понимаем.
Много раз просили мы возвратить отобранные у нас вещи, но, несмотря на обещания, вещи возвращены не были, и ни я, ни Татищев своих вещей более не видели.
В тюрьме, помимо смотрителя, находился еще комиссар, который разрешил нам с Татищевым приобретать за наш счет продовольствие. Мы отказались. У меня не было денег, а у Татищева, хотя и были деньги, но таковые принадлежали Царской семье. В свое время была получена денежная поддержка для Царской семьи. Сумму, оставшуюся неизрасходованной, генерал Татищев и князь Долгоруков, чтобы удобнее уберечь при обысках, возможных в условиях нашего существования, а также от похищения, разделили на равные части и таким образом сохраняли.
Случайно доходили до нас вести из Ипатьевского дома; получались они через тюремного доктора, который виделся с доктором Деревенько и передавал нам известия о состоянии здоровья наследника.
Около 25 мая старого стиля в камеру вошли два надзирателя и попросили Татищева в контору, сказав, что в конторе его ожидает вооруженная стража. Татищев побледнел. Надзиратели показали ему бумагу, в которой было написано: «Высылается из пределов Уральской области». Мы попрощались с Татищевым, и его увели. Он оставил прекрасное меховое пальто, просил меня отослать его тетке, которую он очень любил. Я подумал, как трудно мне будет сохранить это пальто. Затем мне пришло в голову, что это
