До чемпионата мира оставалось три недели, и не было смысла наматывать круги в Колумбии, испытывая негативное влияние сплетен, другого климата, в жаре и духоте, и соперников, желавших показать себя. Точно, что уругваец Гойен очень хорошо отбил мяч в той игре со счетом 0:0, и я помню, что мы могли бы выиграть. Но еще лучше я помню, как мы не могли оторвать ноги от земли, пропускали наших соперников, а Урибе нас с легкостью обходил. Мы неплохо сыграли, не так плохо, как играли ранее. Более того, я думаю, мы выступили хорошо. Но мы были измождены и в результате не смогли забить. Для команды, которой мало кто доверял и которой как раз требовалось окрепнуть, это было ужасно.
Мы поговорили с Эчеваррия, ответственным за физическую подготовку команды, гением, лучшим из тренерского состава. И он понял нас, когда мы сообщили о нашем решении вернуться в Мексику. Я сам пошел поговорить с Билардо, после того как мы обсудили это с командой и все были согласны. Билардо начал сопротивляться, говоря, что «нет, один матч уже отыгран, то да се», но вторая игра еще не состоялась. По сей день я не могу избавиться от мысли, что он преследовал свои цели и что-то утаивал, поскольку товарищеские матчи организовывал его друг Энзо Женнони. Действительно, первый матч мы сыграли в равнинной Барранкилье, и в нем не было никакого смысла. Говорили, будто второй матч должен был состояться в более высокогорной Боготе, но мы ни за что не собирались туда ехать.
Я не отступил:
– Команда не поедет, Карлос. Мы еле ноги передвигаем из-за жары, соперники наносят нам травмы, нас все вокруг критикуют. Что нам дают эти матчи? Ни черта они не дают. И мы не собираемся ехать в Боготу. Вернее, мы поедем туда, но только чтобы сесть на самолет и вернуться в Мексику.
– Пожалуйста, учти, что это еще 10 штук для тебя, – попытался убедить меня Карлос.
Но речь шла не о 10 штуках для меня или для кого-то еще, в то время как за дружественный матч платили 800 долларов; да, 800 долларов за матч! Речь шла о возвращении на базу в Мексику с целью отдохнуть и акклиматизироваться, хоть и подвергаясь бесконечной критике, которая еще больше усложняла наше положение. Нам следовало тренироваться в городе, где мы будем играть и где сердце на самом деле чуть ли не останавливалось во время бега. Равнинная Барранкилья и высокогорная Богота все равно не могли сравниться с Мексикой.
Победа в этом споре над Билардо пошла команде на пользу, потому что он был неприступен, а тут ему пришлось сдаться.
Это был переломный момент. Я собрал всю команду, и она сплотилась. Мы определили, что мы выступаем одни против всех и нам стоило объединиться. И мы объединились, еще как!
Наша команда приехала первой, а вот уехать мы собирались последними. Меня всегда связывало и изнуряло нахождение на базе, но в тот раз все было по-другому, потому что мы раскрылись друг перед другом и говорили прямо. С того момента наши отношения стали прочнее.
По возвращении из этой поездки у меня состоялась беседа с Гильермо Копполой.
– Помнишь, как в Израиле я сказал тебе, что мы были готовы бороться за третье место?
– Да, конечно.
– Так вот, в Барранкилье я почувствовал еще кое-что. Я осознал, что мы готовы, очень хорошо готовы. У меня появилось чувство, что мы можем стать чемпионами мира.
Диалог был таким, но, по правде говоря, я сделал такое заявление не из-за происходящего на поле, а скорее из-за того, что происходило вне матчей. Из-за всего того, в чем мы разобрались, открыто обсуждая все необходимое, как и должно быть.
В группе «билардистов» были волнения, как и в группе «меноттистов». И сегодня я могу спокойно говорить об этом: я всегда являлся сторонником Менотти, но я был капитаном, что обязывало меня нести флаг команды. Какое там космическое светило! Передо мной стояла цель сделать Аргентину чемпионом мира, и не важно, кто стоял у руля.
Поэтому я сказал в свое время, что Пассарелла не играл как «меноттист». Он пытался вносить раскол, когда, напротив, единственное, что нам следовало сделать, – это объединиться. Различия были очевидны: Тощий Менотти подводил итог матча в двух словах, а Билардо требовалось отправить тебе 10 видео, чтобы объяснить одну атаку. Но нас всех там объединяла одна цель, и с выпендрежем нужно было завязывать.
Заявленными меноттистами являлись Пассарелла, Эль Боча, Вальдано. Их было немного, так как Билардо хорошо позаботился о выборе футболистов, которые не играли до этого с Менотти, кроме некоторых исключений, которые обязательно должны были присутствовать. Руджери являлся одним из таких исключений, но как бы Билардо оставил его, настоящего гиганта, за бортом?!
Я тоже был среди исключений, Билардо выбрал меня, и единственное, о чем я думал, – это финальная цель. Мне все еще причиняла боль мысль о том, что я пропустил чемпионат 1978 года и вылетел из чемпионата-1982. Единственное, чего я хотел, – чтобы сборная Аргентины стала чемпионом мира. Все остальное в тот момент представлялось второстепенным, глупостями. Однако нечто витало в воздухе, пока не начались собрания.
Он пытался вносить раскол, когда, напротив, единственное, что нам следовало сделать, – это объединиться.
Собрания в Боготе и Барранкилье выиграли мы. С того момента исчезли и меноттисты, и билардисты. Мы были уставшие и хотели вернуться в Мексику. До четырех утра меняли билеты, бок о бок с «Преподом» Эчеваррией, который понимал нас как никто другой.
Понял, болтун?
Мы организовали несколько собраний, чтобы проанализировать, как мы видели команду, и обсудить, все ли было в порядке. Мы хотели понять, нужно ли нам что-нибудь, требуются ли нам еще тренировки и заняться ли «Преподу» кем-нибудь, кому не хватало самого футбола или физической работы. Команда нуждалась во всех этих собраниях, которые мы периодически проводили, чтобы стать еще сильнее. Мы все организовывали сами. Все остальные, в том числе тренерский состав, – из-под палки.
Но то собрание Пассареллы, которое мы называем его именем, состоялось в Мексике, на базе, как только мы вернулись из того турне. Именно оно все расставило по своим местам.
Я уже рассказывал эту историю в книге «Я – Диего народа», чтобы больше не говорили всяких глупостей, и расскажу ее снова, с некоторыми деталями. Потому что мне наносили удары куда угодно, но только не по памяти.
Дело было так. Я опоздал на
