в войне. Повелит ли мне Владычица меча выйти и сразиться за них в одиночку?
— В одиночку?! — воскликнула она, широко раскрыв глаза и внезапно побледнев, что в эту минуту мне понравилось больше, чем ее румянец. — Ты, один, против всего этого могучего воинства?! Нет, мой господин, Сын звезд, как бы ни был ты могуч в битве, это все равно, что приказать тебе пасть от собственного меча. Ты никогда не услышишь от меня таких безумных слов!
— Нет, нет, — ответил я, смеясь. — Если ты подумала, что я имею в виду именно это, тогда ты, наверное, решила, что я крепко опьянен битвой и победой. Нет, я имел в виду вот что. Мы стоим перед стенами Ниневии, за нашей спиной — две разбитые армии Ашшура, а перед нами — ее последнее войско. До сих пор я не встречал ни одного воина Ашшура, достойного предстать перед священной сталью Армена. Нимрод — самый могучий охотник и величайший воин во всем его царстве. Я хочу послать к нему вестника и предложить ему выйти и сразиться со мной здесь между двумя армиями, лук против лука, копье против копья, меч против меча, и пусть Армен или Ниневия будут наградой за победу.
Она опустила глаза и молчала так долго, что я мог бы сосчитать до двадцати. Я видел, как ее грудь вздымалась и опускалась под гибкими звеньями стальных лат, а румянец то появлялся, то исчезал на ее щеках быстрыми розовыми и молочно-белыми волнами. Наконец, она подняла глаза и, протянув ко мне правую руку, бледная объявила дрожащими губами, но смелым и твердым голосом:
— Эти слова достойны моего господина! Пошли вызов, и если Нимрод откажется, то всех детей Армена научат вечно называть его ничтожным трусом. Если он падет, ты получишь награду, достойную твоей доблести, а если погибнешь ты, то умрет и надежда Армена, и нам нечего будет больше желать и не к чему стремиться. Что касается меня, то у Аракса острый меч и сильная рука, и мой господин может вознестись к звездам, зная, что я, по крайней мере, никогда не стану добычей Великого царя.
— Решено! — воскликнул я, спрыгивая с седла. — Аракс, ты брат нашей царицы и правитель Армена, и поэтому даже Великий царь не может отказаться выслушать послание, которое ты принесешь. Согласишься ли ты стать моим глашатаем и отнести ему мой вызов?
— Да, охотно! — ответил Аракс. — Потому что, если сами боги не остановят битву, у нее может быть только один конец. Лишь бы Нимрод вышел и сразился с тобой между двумя армиями, тогда сегодня ночью мы будем пировать в Ниневии, а его военачальники будут служить нам, ползая на коленях.
— Другого я от тебя и не ожидал, мой доблестный Аракс! — улыбнулся я. — Теперь сними кору с ивового прута, а я пока соберу доспехи и подготовлю послание. Потом пусть фронт опустит оружие, а трубы возвестят о перемирии.
Так и было сделано, и когда все было готово, наше войско разделилось в центре, оставив длинный, широкий коридор, окаймленный лесом копий, и по нему проскакал Аракс с одним трубачом впереди, высоко подняв очищенную ветвь ивы — знак перемирия и переговоров. И вот какое послание он повез:
— Терай из Армена приветствует Великого царя Нимрода и предлагает ради его чести царя и воина, ради безопасности города и народа решить исход сражения в бою один на один перед лицом обеих армий. Каждый должен быть на коне и вооружен луком и копьем, мечом и щитом. У каждого должны быть три стрелы, и если они закончатся, а ни один из нас не погибнет, то копье и меч решат исход, а призом победы будет Армен или Ниневия, как то решат боги.
Весть о моем вызове уже пронеслась по нашим рядам к тому моменту, как фронт Ашшура открылся и Аракс въехал в проем, и пока он ехал, только одна лошадь заржала во всем нашем огромном войске, настолько все замерли в ожидании. Тем временем оружейник и оруженосец занялись моим обмундированием и оружием.
Проверили каждое звено, каждую застежку и сочленение. Осмотрели и подготовили самое длинное и крепкое из моих копий, самый мощный лук, в колчан вложили три самых прямых и острых стрелы, а из резерва привели свежего коня — огромного угольно-черного жеребца, на котором не был способен ездить ни один человек в Армене, кроме меня.
Вдруг в строю Ашшура раздался крик, снова открылся фронт, и Аракс галопом проскакал обратно, размахивая чем-то над головой. Радостные крики прокатились по нашему фронту, когда он пронесся по открытому коридору и резко поставил коня на дыбы перед колесницей Илмы. В руке вместо ивы он держал стрелу без наконечника, перья которой были вымазаны кровью.
— Я привез боевой знак Ашшура, — выкрикнул он и со смехом швырнул стрелу к моим ногам, как бросил бы вызов враг. — И вот слова Великого царя: «Нимрод из Ниневии приветствует Терая из Армена и велит ему явиться как можно скорее, чтобы позор, который он навлек на Ашшур, был смыт кровью из его вен».
— Отлично! — воскликнул я, поднимая стрелу и ломая ее надвое. — Царственный и достойный ответ. А теперь посмотрим, сможем ли мы заставить льва Ашшура сломать клыки о меч Армена.
Пока я говорил, привели моего коня, и Илма белая, как лилия, сошла с колесницы и велела мне обнажить меч. Я вытащил меч, она взяла его и трижды прижалась прелестными губками к рукояти, прежде чем вернуть его мне:
— Вот мое благословение! В нем все мои надежды и все, что любовь женщины может дать мужеству и силе мужчины. Пусть мой господин будет силен, и пусть боги вернут его с победой, чтобы он по праву получил все, что Армен и его царица могут дать ему!
Я опустился перед ней на колени, и она, по нашему обычаю, возложила обе руки на мой золотой шлем. А я прижал ее руки к губам, потом поднялся на ноги и сказал:
— Никогда человек не сражался и не будет сражаться по более нежному приказу или за более благородный приз. Прощай, милая Илма, до новой встречи — либо здесь с победой, либо за звездами, в раю!
В книгах некоторых ваших ученых я читал, что в героические века не существовало того, что вы называете любовью между мужчиной и женщиной. Всех мужчин тех добрых старых дней они изображают жестокими и похотливыми тиранами, а всех женщин — рабынями, личной собственностью и игрушками. Они смотрят
