жила ли Тина здесь с ними, или они все изначально жили где-то в другом месте. Заметив стопку коробок в углу, подхожу к ней и, не задумываясь, беру ту, что сверху, и поворачиваюсь к Обри.
— Мой дедушка любил пазлы. — С улыбкой поднимаю коробку и встряхиваю, слушая, как кусочки стучат друг о друга.
— Я собирала их вместе с ним, — застенчиво говорит Обри, и я чувствую, как от ее признания мое лицо озаряет нежность.
— Правда?
Обри кивает, заправляя прядь длинных темных волос за ухо.
— Да, эм… до его переезда, мы со Стивеном обычно ходили к нему домой после школы, если папа работал, и собирали пазлы.
Присев на диван, смотрю на коробку в своих руках, затем на Обри. Мне нравится, что ей посчастливилось узнать моего дедушку. Нравится, что она была с ним здесь после того, как я уехала.
— Мне нравится, что ты проводила с ним время, — произношу свои мысли вслух.
— Я скучаю по нему, — признается Обри, и ее прекрасные глаза, так похожие на глаза отца, наполняются слезами.
Недолго думая, ставлю коробку на кофейный столик и, подойдя к ней, крепко обнимаю.
— Что случилось? — раздается вопрос Зака, и мы отпрыгиваем друг от друга, с улыбкой вытирая щеки.
— Ничего. Мы говорили о том, чтобы собрать пазл, — отвечаю я, при этом, не сводя глаз с Обри. Выражение ее лица смягчается, заставляя что-то в моей груди сместиться и наполнить ее теплом.
— И это довело вас до слез? — недоверчиво спрашивает он.
Бросаю на него взгляд, удивляясь, как мужчина может выглядеть все красивее с каждым разом, когда я его вижу. Судя по щетине, покрывающей подбородок, сегодня утром он не брился, а еще ему уже давно следует подстричься. Вьющиеся вокруг ушей локоны, падают на воротник темно-синей рубашки хенли, подходящей под цвет джинсов. Ремень на талии с большой серебряной пряжкой и значком — единственный явный контраст между ними.
— Мы женщины. Для слез нам причина не нужна, — заявляю я.
— Да, папа. Мы женщины. Для слез нам причина не нужна, — повторяет Обри, а я поворачиваюсь к ней и улыбаюсь.
— Раз вы так говорите. — Он качает головой, затем переводит взгляд с дочери на меня, в его глазах такое выражение, отчего все внутри начинает трепетать. — Мальчики едут со мной и Полом выпускать медведя.
— Что, прости? Куда вы собрались? — Я откидываюсь на спинку дивана, сжимая руки в кулаки на коленях.
— Нам нужно выпустить медведя подальше от города. Мальчики поедут с нами.
— Я не…
— Это безопасно, Шел, — тихо прерывает он меня.
В ответ я прикусываю щеку изнутри. Я хотела, чтобы жизнь Хантера отличалась от той, что он вел в городе, но, когда в ваш дом вваливается медведь, а затем этого медведя выпускают в дикую природу — это кажется несколько экстремальным. Особенно, когда я больше склонялась к тому, что сын будет рыбачить и расти в окружении природы вместо того, чтобы весь день торчать перед телевизором или компьютером.
— Этот медведь — не Луи, и однажды проник в твой дом, я не хочу, чтобы он думал, что у него есть свободный доступ сделать это снова.
— Кто же это тогда был? — хмурюсь я.
— Его имени я не знаю. — Зак улыбается, и я пытаюсь убедить себя, что в его словах нет ничего смешного, но все равно ухмыляюсь.
— Насколько пострадал дом? — глубоко вздохнув, задаю вопрос, на который не хочу знать ответ.
— Там не так плохо, учитывая, что в нем побывал медведь. Кое-что сломано, и большая часть еды пропала, но ничего серьезного.
— Я помогу прибраться, — вставляет Обри, и то чувство в моей груди усиливается.
— Было бы очень мило, — говорю я, переводя на нее взгляд.
— Пойду оденусь. — Она вскакивает, затем останавливается, чтобы обнять отца, а затем исчезает.
— Уверен, что мальчикам безопасно ехать с вами?
— Детка, я бы не взял их, если бы это было небезопасно, — ласково уверяет Зак, и я киваю.
Смотрю в окно, где Стивен и Хантер стоят, прижавшись друг к другу.
— Как дела у Хантера? — Я не совсем уверена в ответе на его вопрос, заданный таким нежным голосом.
После его ухода вчера, мы с Хантером сели и поговорили об усыновлении и немного о нас с Заком, но я позволила ему вести разговор и задавать вопросы, на которые сын хотел получить ответы. Теперь я не совсем уверена, что поступила правильно. Мне так сильно хотелось рассказать ему о паре, которая усыновила Сэмюэля. О том, что у отца семейства были самые добрые глаза из всех, что я видела, и какой нежный голос у его жены, и как она постоянно улыбалась. Я хотела рассказать ему, что они пытались завести ребенка восемь лет, а потом решились на усыновление, и как оно сорвалось в последнюю минуту, и это их чуть не уничтожило. Объяснить ему, что отказ от Сэмюэля был самым трудным решением, которое принимала в своей жизни, но также и самым правильным, потому что я предоставила двум замечательным людям шанс стать родителями. Чего они не смогли сделать самостоятельно.
Было время, когда я не видела всей красоты этой ситуации, того, что вижу сейчас. Время, когда винила Зака, хотя не должна была этого делать, потому что мы вместе приняли это решение, и сейчас я чувствую себя из-за этого ужасно. Знаю, усыновление тоже далось ему нелегко. До сих пор помню его беззвучные слезы, а я вместо того, чтобы хотя бы попытаться его утешить, просто ушла, слишком поглощенная собственным горем. С моей стороны было нечестно взваливать на него всю тяжесть своей боли, но я все равно поступила именно так.
— Шел.
Звук моего имени выводит меня из задумчивости, и я снова перевожу взгляд на Зака и качаю головой.
— С ним, вроде бы, все в порядке. — Я пожимаю плечами.
— Может, он нуждался в твоем доверии.
— Возможно, — соглашаюсь я, снова пожимая плечами, затем прикусываю щеку изнутри. — Насчет моих вчерашних слов, они были несправедливыми, прошу прощения.
Сгоряча я позволила себе сказать несколько действительно не очень приятных вещей. Позволила эмоциям взять надо мной верх. Я не знаю прошлого Зака. Могу лишь предполагать и догадываться, что произошло, когда уехала, но, по правде говоря, я понятия не имею, и, честно говоря, мы были не вместе. Не имею права чувствовать себя преданной им, когда именно я настояла на том, чтобы мы расстались.
— Мы поговорим.
— В этом нет необходимости, — сразу же говорю я. Не хочу говорить об этом. Ни сейчас, ни когда
