Книга Мое имя – смысл - Анна Кафа

Молибден не стал дожидаться, пока она поравняется с машиной, а вместо этого демонстративно сел за руль и хлопнул дверью. Когда она появилась на соседнем сиденье, он, не глядя в ее сторону, повернул ключ зажигания и рывком тронулся с места, отчего хозяин «Мерседеса», удивленно посмотрел на них.

Таонга сделала виноватый вид, она сжала плечи и украдкой поглядывала на возлюбленного, ей всегда казалось, что она его любит больше, и очень болезненно переживала любые вспышки его плохого настроения.

– Ну, прости, я не специально, мне пришлось задержаться на работе…

Молибден, казалось, не слышал слов. По правде говоря, он уже остыл, но он так любил быть правым, что из любви к этому искусству продолжал играть роль несправедливо обиженного. К тому же, это давало ему возможность поучать, и он уже обдумывал свою назидательную речь для виновницы:

– Ты же знаешь, что у нас важное дело. Ну, скажи, как я могу на тебя положиться, если ты меня подводишь в таком пустяковом деле, как пунктуальность?

Таонга сидела, как маленькая мышка и пожимала плечами, она знала, что у нее нет оправдания, и что она ни скажи, все будет использовано против нее, более того, увеличит в несколько раз поучительную речь. Она слушала Молибдена и, если вначале ей казалось, что она не виновата, то чем дольше он говорил, тем больше в ней росло чувство вины.

– Это называется безответственность и легкомыслие. Ты должна понять, если в будущем мы хотим ездить на «Мерседесах», жить в лучшем квартале города и одеваться в лучших бутиках, мы должны работать не покладая рук и все делать серьезно и хорошо. Я не собираюсь всю жизнь впахивать на заправке, эти богатеи все имеют просто так, а нам, эмигрантам, нужно заработать все это своим трудом и своим умом. Ты со своим легкомыслием и дурными манерами так и останешься горничной. Пожалуйста, если хочешь, это твоя жизнь, делай, как знаешь, но тогда нам не по пути.

Таонга уже слизывала слезы. Она очень боялась, когда Молибден говорил, что им «не по пути»; в такие моменты она хотела броситься ему на шею, рыдать и обещать, что она исправится и что все сделает, как надо. Молибден услышал всхлипы, и где-то внутри у него зашевелилась садистская радость, более того, ему захотелось секса. Слезы его почему-то возбуждали. Он снисходительно сказал:

– Ладно, Таонга, не плачь… можешь меня умилостивить, пока я еду. Спой мне мою любимую…

Таонга обрадовалась, и с усердием занялась исполнением «No women, no cry» обожаемого ею Боба Марли. Она чувствовала, как Молли становился добрее, и была почти счастлива.

Наконец, они подъехали к салону, куда их пригласил знакомый. Настроение Молибдена намного улучшилось, он даже подмигнул Таонге, и, игриво обняв ее за талию, добавил:

– Сегодня ночью серьезно тобой займусь.

Таонга кокетливо вильнула бедрами и пошла за своим суровым Учителем.

Их встретил маленький лысый мужичок с длинным носом по кличке Караваджо, он постоянно мял свои сухие ладони и, время от времени, помимо картины поглядывал на пышный бюст мулатки.

– А она ничего, – шепнул он Молибдену о Таонге и добавил, – я сейчас на несколько минут отлучусь, покажу твою картину оценщику и тогда поговорим о деньгах.

Молибден молча кивнул и сурово взглянул на осматривавшую галерею Таонгу. Он одновременно был рад, что его девушку хорошо оценили, но, в то же время, был зол на Таонгу за то, что кто-то еще мог думать о ней. Несмотря на свои постоянные угрозы о расставании, Молибден никогда не мог представить, что Тоанга могла бы принадлежать еще кому-нибудь кроме него, это был для него нонсенс, невозможное. Эта мысль его серьезно оскорбила, и причиной оскорбления была Таонга, которая, ничего не подозревая, рассматривала живописные полотна, не понимая, как люди могут тратить на них деньги. Она остановилась у копии «Подсолнухов» Ван Гога и подумала, что когда у нее будет собственный дом она, возможно, купит такую картинку для своей кухни. Она вспомнила о еще одной картине с цветами, рядом с которой можно было бы повесить и эту.

В тот момент, когда Молибден уже обдумывал маленькую месть Таонге, в галерее появился еще один человек. В его статной фигуре было что-то жестокое и стремительное. Таонга украдкой бросила на него взгляд и сделала вывод, что он, наверное, юрист. По правде говоря, большинство мужчин в пиджаках ей всегда представлялись юристами или адвокатами, к тому же серые внимательные глаза гостя, казалось, что-то искали. Наверное, думала Таонга, у него здесь какое-то важное дело. Она не успела досоздать портрет, как «юрист в пиджаке» вдруг подошел к Молибдену и, слегка улыбаясь, спросил:

– Не подскажите, кто здесь хозяин?

Молибден, как всегда, лениво измерил его взглядом, но, видимо, незнакомцу удалось расположить его к себе, и он снизошел до ответа:

– Нет, сам здесь впервые. Сейчас подойдет человек, он здесь работает, у него можно будет узнать… – Он не успел договорить, как появился Караваджо с картиной. Он кивнул новому гостю, но не обратил на него особого внимания и сразу перешел к делу.

– Это хорошая работа, мы берем ее за 1000 евро. Ну как?

Молибден взглянул на Таонгу, которая хотела что-то сказать, но ее перебил новый человек, который все это время рассматривал картину через плечо.

– Простите, что вмешиваюсь, а чья эта замечательная работа?

Караваджо поднял брови и недовольно бросил:

– А вы, собственно говоря, кто?

– Извините, что не представился. Алекс. Я интересуюсь портретами, и работами одного художника Жака М… Вы, случайно, не знаете такого, или возможно, у вас есть его картины? Но простите, я подожду, пока вы решите ваши вопросы.

Алекс отошел в сторону, делая вид, что занят изучением галереи, хотя на самом деле все время наблюдал за действиями этого странного треугольника.

Видимо, сделка состоялась, так как в руках Молибдена оказались деньги, а картина осталась в сухих ладонях Караваджо. Парочка двинулась к выходу, и когда уже почти оказалась у двери, Таонга обернулась и махнула ладонью своему истекающему слюной новоиспеченному поклоннику. Она еще не знала, что ее игривый жест обернется ей хорошей взбучкой.

Алекс проводил их несколько озадаченным взглядом и, когда пара скрылась из виду, обратился к лысому господину, который с довольным видом держал у себя в руках картину.