говорил по-голландски. Есть также свидетельства (например, его имя), что Питерсен был ашкеназским[4], или немецким, евреем, и, несмотря на всю его доброжелательность, есть основания полагать, что усилия Питерсена не получили всеобщего одобрения со стороны 23 сефардов, которые считали происхождение Питерсена явно низшим, — сефардско-ашкеназский конфликт, который будет разгораться в Америке еще многие века. Как бы то ни было, просьба Питерсена позволила евреям получить отсрочку, но ненамного, поскольку запись продолжается:
Евреи должны в течение двадцати четырех часов после даты заплатить по договору то, что они должны по закону, а тем временем мебель и все, что находится в распоряжении просителя, остается в качестве залога, без отчуждения».
В течение двухдневного моратория евреи надеялись только на то, что в гавани появится помощь от друзей из Голландии, хотя те даже не подозревали, что они находятся в Америке, и, вероятно, к этому времени предполагали, что они потерялись в море. По истечении двадцати четырех часов суд был созван вновь, и де ла Мотте явился, чтобы потребовать конкретную сумму в 1567 флоринов. Он также представил в качестве доказательства список имущества евреев, находящегося на борту корабля. Список был жалко скуден и состоял в основном из предметов, которые испанским пиратам были не нужны. Все это время несчастная маленькая группа молчала.
Как же их звали, этих незваных и нежеланных первопроходцев? В судебных записях упоминаются лишь одно или два конкретных имени, причем их написание предлагается капризно. Суд предпочел рассматривать «двадцать три души, большие и маленькие» как группу, причем в выражениях, зловеще напоминающих эдикт о высылке. Многие записи о первой еврейской общине Америки утеряны или неполны, а также осложнены псевдонимами маррано. Но из того, что можно собрать о них, представляется вероятным, что двадцать три человека состояли из шести глав семей — четырех мужчин (с женами) и еще двух женщин, которые, по всей вероятности, были вдовами, поскольку их считали отдельно, и тринадцати молодых людей. Главами этих семей были Ассер Леви, Авраам Израэль де Пиза (или Диас), Давид Израэль Фаро, Мосе Лумброзо и две женщины — Юдит (или Юдика) Меркадо (или де Меркадо, или де Мереда) и Рике (или Рахель) Нунес.
Суд явно двояко оценивал их положение. Колония нуждалась в трудоспособных мужчинах и проводила политику приема иммигрантов, как бедных, так и богатых. Но суд не мог оставить без внимания яростные прошения де ла Мотта, а де ла Мотту не терпелось отправиться в путь. Решение было компромиссным. Суд предложил евреям еще одну отсрочку, на этот раз на четыре дня, а затем постановил, что если долг не будет погашен, капитан может «продать с публичного торга в присутствии офицера имущество Авраама Израэля [де Пиза] и Джудика де Мереда, являющихся большими должниками, и если этого не будет достаточно, то он должен поступить так же, как и остальные, до полного погашения долга и не далее».
К этому времени о евреях и их затруднительном положении заговорили в Новом Амстердаме, по всей колонии обсуждались все «за» и «против». В итоге, когда прошло четыре дня, а спасения в виде корабля так и не появилось, и имущество евреев было доставлено на берег и выставлено на пирсе для продажи с аукциона, группа жителей Новых Нидерландов, защищавших евреев, прибыла раньше, начала скупать вещи по номинальным ценам, а затем передала их прежним владельцам. Это был один из самых ранних зафиксированных примеров того, что можно назвать христианской благотворительностью в Америке. Однако такое развитие событий не понравилось господину де ла Мотту, который, как только узнал о происходящем, приказал прекратить распродажу. Затем он передал дело молодому голландскому юристу по имени Ян Мартиа.
В соответствии с обычной процедурой просители, подающие прошения в Суд бургомистров, должны были обращаться в суд в дни, на которые было назначено его заседание, и каждое дело должно было ждать своей очереди. Однако существовало постановление, согласно которому в обмен «на каждого члена Совета — по пять гульденов, а на судебного посланника — по два гульдена» Благородный суд проводил специальное спешное заседание и забывал о других делах, которые могли находиться на рассмотрении. Это положение явно благоприятствовало богатым, и Мартиа, действуя от имени де ла Мотта, заплатил необходимые гульдены, после чего было объявлено о проведении «чрезвычайного заседания» в Государственном доме (Stadt Huys), который на самом деле представлял собой палату над водопроводным магазином, где «пиво продавалось по целой банке, но не в меньших количествах». Можно предположить, что пиво имело свое место и в обычном судопроизводстве.
Снова и снова пересказывалось дело против «Давида Израэля и других евреев», и Мартья добавлял суровыми тонами:
«Так как их товары, проданные до сих пор с торгов, не покрывают их обязательств, то просят, чтобы один или два из упомянутых евреев были взяты в качестве принципала, в чем, согласно вышеупомянутому договору или обязательству, нельзя отказать. Поэтому он взял Давида Израэля и Моисея Амвросия[5] в качестве основных должников по оставшемуся долгу с просьбой поместить их в тюрьму до тех пор, пока счет не будет оплачен».
Здесь, как показывает не менее запутанный с годами юридический язык, впервые упоминается тюрьма. И евреям, у которых не было гульденов, чтобы оплатить свою долю внимания суда, ничего не оставалось делать, как просить суд о милости. Но суд постановил:
«...взвесив ходатайство истца и убедившись в обязательстве, по которому каждый из них обязан IN SOLIDUM полностью выплатить долг, [мы] согласились с просьбой истца поместить вышеуказанных лиц под гражданский арест (а именно у промаршала) до тех пор, пока они не принесут удовлетворения».
Однако это не было полной победой де ла Мотта, поскольку постановление содержало оговорку, которая, возможно, стала для него неожиданностью. В постановлении о заключении этих двух людей в тюрьму для должников говорилось лишь о том, что «он, де ла Мотте, должен предварительно ответить за плату, которая установлена в размере 16 стиверов в день на каждого заключенного, и предписано, чтобы для этой цели 40-50 гульденов, полученных от проданных товаров, оставались в руках секретаря, вместе с расходами этого специального суда». Сбор денег становился для де ла Мотта все более затратным делом.
После того как два человека оказались в тюрьме, а продажа возобновилась, перспективы двадцати трех человек стали неутешительными. Прошел сентябрь, и октябрьские ночи становились все более прохладными. Несмотря на разрозненную помощь со стороны сочувствующих жителей маленькой колонии, лагерю у реки грозила медленная голодная смерть. Тогда Соломон Питерсен, ставший главным защитником «двадцати трех», снова вышел на
