накрыло огромное звёздное небо. Они шли через поле, когда Авед вдруг лёг на землю и затих. Дмитрий повиновался и тоже лёг на землю. Местами звёзды напоминали густое молоко или туман. Их было бесчисленное множество, и от этого величия кружилась голова. По спине и телу уже ползли и скакали «местные жители». Рядом с тропинкой росли высокие травы, источающие терпкий мощный аромат, напоминающий звук органа. Они лежали молча, растворяясь в невероятномнебе. Потом, не сговариваясь, встали. Недалеко от реки они услышали её голос. Река говорила словами и предложениями. Там были приветственные фразы, молчание, пение, смех. Авед вдруг сказал:
– Непостижимо твоё величие, Господи! Неприкосновенно! Безгранично!
Дмитрий Андреевич ничего не мог сказать. Он дожил до шестидесяти семи лет, а сказать не мог, может, отчасти потому, что его душили рыдания, которые он пытался скрыть. Но комок предательски подступал к горлу, душил, мужчина плакал и не мог остановиться, благо была ночь, и его слёзы видели только земля, трава, деревья, ночные птицы и река, которая тоже состояла из слёз. Они перешли мостик, взобрались на холм и увидели тёмные силуэты двух больших вместительных домов. Шёл конец мая. Воздух был сладок от ароматов. Они вошли в дом, расстелили спальники и заснули.
Нина долго стучала и звонила в дверь к Вадиму. Потом она стала набирать номер его мобильника, но никто не отвечал. Если Вадим пошутил, то это очень странная шутка. Если у него возникло что-то срочное и он уехал, мог бы позвонить. Нина села на лавочку рядом с подъездом и стала ждать, но дождаться не пришлось, пора было уже забирать Аришку из яслей. Нина встала и вначале неуверенно и оглядываясь, но потом всё быстрей пошла по улице навстречу закатному солнцу.
Дмитрий Андреевич выспался очень быстро. Он открыл глаза и увидел просторную комнату с шестью небольшими окнами. Стены были сложены из брёвен, и он был поражён, насколько это было красиво. На возвышении приезжающие располагали свои спальники. Рядом с дверью царила большая русская печь. Аведа уже не было. Дмитрий вышел в просторный коридор, соединяющий верхний этаж с нижним, и по деревянным ступеням спустился в утро.Дома располагались на вершине холма, а у подножия бежала чистая говорливая речка. Внизу у реки светлела свежими брёвнами и досками совсем недавно построенная баня. Солнце, не торопясь, поднималось над горизонтом, освещая бескрайние леса, деревню вдалеке, поле, поле, поле… Симфония утра только начиналась. Птичье пение свивалось в огромный небесный купол, на котором исчезали и появлялись облака райских оттенков. Ласточки проснулись и сновали вокруг домов, поражая своим добродушием и улыбками. Авед возился во втором доме, который был большой кухней-столовой с длинным столом, русской печью и электрической плитой, на которой Авед Гургенович варил кофе.
– А! Друг! С добрым утром! Сейчас мы с тобой выпьем кофейку, наколем дров, протопим печи, просушим дома и сходим окунёмся в реку. Что ты улыбаешься?
– Ты говори, говори. Я тебя готов слушать и повиноваться, о, мой спаситель!
– Вот и отлично.
Они пили кофе в безграничной бескрайней плотной и живой тишине. С каждым вдохом, выдохом и между она вливалась во все поры, входила в сердце и чуть сдавливало его. Оно вздрагивало от восхищения и смирения. Междуделами Дмитрий Андреевич замирал и слушал, а то и ложился на землю животом и спиной. Боль и опустошённость, привезённые из города, постепенно вытеснялись тишиной. Говорить не хотелось. Иногда хотелось крикнуть. Иногда – запеть. В реке вода была богата железом, плотная, похожая на жидкий сердолик. Огромный орёл парил и выписывал в вышине идеальные круги.Мужчины купались, потом обветривались, но из-за обилия кусающихся мух не могли быть у воды долго. За делами пролетел день. Обедали супом из чечевицы, ужинали жареной картошкой и пили чай с мёдом.
– Дим, ты ещё по Москве не соскучился?
Дмитрий Андреевич не торопился отвечать. Он долго и вкусно курил, а потом тихо сказал:
– Ты знаешь, Авед, я давно не был так счастлив.
– Да! Очём это я? О поэзии. Люди недооценивают поэзию. Вот проза, это да, говорят обыватели, а сами за жизнь свою написали один-два стиха, в юности, когда ещё могли любить, когда летела их душа и стремилась отдать, пролиться, поделиться, когда чувство было ещё в цене. Из любви всё родилось. Наш мир, мы сами… Мы не хотим болии лишаемся полёта. Мы не хотим мучений, хотим спокойно жить! Мы мертвеем и дряхлеем раньше времени. И хвала поэзии! Это дело не для пугливых душ.
Вадим умирал. Его демоны вели его к смерти. Он пытался бороться, но они были сильны и ужасны. На третий день скитаний в окрестностях Тулы он вышел к корпусам гостиницы с названием «Ясная поляна». Он подошёл к девушке за стойкой, которая оформляла гостей, сказал, что потерял документы, и попросил остатков еды от завтрака из столовой. Выглядел он не очень, и девушка предложилаему подождать на улице. Он всё время шёл куда-то, не останавливаясь. Спал на скамейках, на земле урывками и уходил в другое место. Души он не чувствовал, наверное, он проиграл её в казино. Демоны гнали его подальше от жилищ, но муки помогали выживать. Он испытывал такую боль всего себя, в целом, что ему было всё равно, где он находится. Когда было так… больно, демоны отступали, и он видел края неба и ужасную глубину земли. Временами ему самому удавалось отогнать чудовищ – Вадим яростно наступал, бросался на безобразные шеи и сжимал их. От демонов шло зловоние. Он задыхался, кашлял и отступал. Девушка принесла ему остатки еды и бутылку с водой. Он поблагодарил и стал есть.
– Можно я ещё приду? – спросил он девушку.
– Приходите. Если я буду дежурная, накормлю.
Он кивнул и пошёл по тропинке в глубину елового леса. Была весна. Пели птицы.
– Отец Андрей! Поговорите со мной! Можете как друг, а не как священник?
– Подожди меня. После службы выйду, и поговорим за трапезой.
Николай бродил по церковному двору. Цвела черёмуха и тюльпаны. Дорожки, посыпанные гравием и камушками, сверкали на солнце. Николай, ожидая отца Андрея, наблюдал за бабочками-капустницами, облепившими вкусные цветы. Бабочки оказались злобными существами. Они добивали слабых бабочек: падали на них сверху и старались убить. Те держались до последнего, а потом падали на землю уже мёртвые. Это была борьба не на жизнь, а на смерть.
В маленькой трапезной был полумрак. Деревянный стол, на который матушкаЕлизавета накрывала обед, на стенах иконы, за занавесками – май.Андрей помолился, благословил,
