в 17 часов отойдет мой поезд, и дома я буду рассказывать о замечательной московской девушке Лизе Соловьевой».
Нет, ни дома, ни в гостях никто не скажет ничего хорошего о Лизе Соловьевой, не скажет потому, что ничего хорошего Лиза еще не сделала. А она могла бы сделать. И дел кругом много, нужных, интересных. Сделай она хоть одно, и тогда нашлись бы и на ее улице девочки с косичками, и не выдуманные, а самые настоящие, которые, завидев Лизу, с гордостью говорили бы своим маленьким подружкам:
— Она из нашей школы.
Сейчас девочки не скажут этих слов. И виновата в этом сама Лиза. Ей хочется заработать славу, пусть даже фальшивую. И бегает Лиза в погоне за этой славой из школы на курсы, с курсов на фабрику, с фабрики на стадион.
— Попрыгунья, — говорят про нее.
Да, прыгает Лиза где-то рядом с жизнью, а ее сверстники, подруги в это время учатся, трудятся. Героика здесь, у них, у ее товарищей по комсомолу, а не у Лизы.
1949 г.
На букву «П»
В первый раз Николай Николаевич появился в редакции Большой Советской Энциклопедии год назад. Он зашел, поздоровался и сказал:
— Я к вам насчет статьи о поэте Пьянкове.
— Спасибо, нам такая статья не требуется.
— Почему? Разве вы не будете печатать тома на букву «П»?
— Том на букву «П» у нас будет, а вот статьи о Пьянкове в этом томе не будет.
— А если я попрошу вас как коллега коллегу?
— А вы, собственно, кто?
— Пьянков.
— Какой?
— Тот самый.
Сотрудник редакции с удивлением оглядел Пьянкова. Сотруднику было неприятно продолжать разговор с поэтом, который проталкивал в редакцию статью о самом себе. Но так как этот сотрудник был человек мягкий, стеснительный, то он подавил вспыхнувшее в нем возмущение и деликатно сказал назойливому поэту:
— Идите домой и успокойтесь. Мы расскажем о вашем творчестве все, что следует, в общей статье о поэзии.
— Нет, нет, только не в общей. Мне должна быть посвящена в БСЭ специальная статья, иллюстрированная поясным портретом.
Сотрудник редакции пытался в тактичной форме объяснить Пьянкову разницу между БСЭ и периодической печатью. Но на Пьянкова не действовали никакие резоны. Дня через два он пришел в кабинет главного редактора и сказал:
— Берегитесь! Том БСЭ на букву «П» готовится к выпуску в порочном виде.
— А именно?
— В этом томе нет статьи о Пьянкове.
— А он кто, этот Пьянков?
— Как, вы не слышали о поэте Пьянкове?
— Простите, нет.
— Странно… Если говорить о листаже, то я написал в два раза больше Лермонтова и в пять раз больше Крылова.
— В стихах главное не листаж, — заметил редактор, — а чувства, мысли…
— Значит, вы тоже против меня?
— Тоже.
— А если я попрошу вас как коллега коллегу? Пусть даже без поясного портрета. Напечатайте только одну статью.
— Нет, — еще раз сказал редактор и встал, давая этим понять, что аудиенция окончена.
Пьянков ушел, но не успокоился. Через неделю он прислал в редакцию энциклопедии письмо:
«Считаю необходимым вторично просить вас рассмотреть вопрос о невключении меня в БСЭ…»
Вслед за письмом поэт начал звонить по телефону. Кричать в трубку:
— Я автор многих книг!
Правильно, Пьянков автор плодовитый. Поэт и прозаик. Некоторые его стихи входили в сборники, а иные повести даже переиздавались. Но в целом стихотворное творчество Пьянкова никогда не поднималось выше среднего уровня. А вот ниже оно спускалось, и довольно часто.
Но изъяны в творчестве мало волновали Пьянкова. Он спал и видел себя в томе на букву «П». По этому поводу он строчил челобитные куда только мог, вплоть до самых высоких правительственных учреждений.
«Обратите внимание: у редакции БСЭ неправильная линия».
В работе редакции были, конечно, недостатки, которые нуждались в исправлении. Мы бы могли назвать имена действительно хороших писателей, незаслуженно обойденных БСЭ. Но не о них, этих писателях, хлопотал поэт Пьянков. Он старался протащить статью о самом себе. Пьянков жаловался на БСЭ даже в каком-то публичном выступлении. Пожаловался и тотчас отправил главному редактору заявление такого содержания:
«Я думаю, редколлегия, руководимая вами, сочтет необходимым заново, со всей серьезностью рассмотреть справедливые претензии советской общественности о моем невключении в очередной том энциклопедии».
Если бы Пьянков мог, он давно обратился бы в суд, чтобы упрямую редакцию приговорили напечатать благоприятный отзыв о нем. Но органы суда делами литературы не занимались, и поэт направил свои стопы в газету:
— Примите меры. В редакции БСЭ царит произвол.
— Неверно, это не произвол. Редакция перед составлением каждого тома выпускает специальный словник, который обсуждается в научных, литературных, общественных организациях. Ваше имя, как видно, никто не выдвигал.
— Почему же никто. А я сам?
— Этого недостаточно.
— Я член СП (союза писателей).
— Широкому читателю ваше имя мало что говорит.
— Вот в этом все зло, — застонал Пьянков. — Я пишу, издаюсь, а меня почти не знают. Почему? Да потому, что справочная литература не печатает обо мне био-библиографических сведений. В Большой Советской Энциклопедии меня нет. В Медицинской — нет.
— При чем здесь Медицинская? Вы же писатель, а не медик.
— Да пусть хоть где-нибудь вспомнят обо мне! А ведь я человек живой, незаурядный. Так пустите меня в энциклопедию.
А может, и в самом деле пустить? И даже в тот же самый том на букву «П»? Взять, к примеру, и рассказать о домогательствах поэта в статьях «Пролазы» или «Проныры». Рассказать в назидание литераторам, которые пытаются увековечить свое имя лишь с помощью справочных книг. А ведь они бегают, шумят, хлопочут о прижизненных памятниках. Всем им хочется хоть немножечко постоять в веках, и каждому на свою букву.
Уважаемые товарищи! Не забывайте о скромности. Что же касается славы, то пишите больше и, главное, лучше, и читатель каждому воздаст по заслугам.
1954 г.
За кусок пирога
Отцу Василию прислали из епархии «Волгу», новую, светло-голубую. Благочинный нажал пальцем на сигнал, послушал пение автомобильного гудка и сказал:
— Хорошо!
Отцу Василию хотелось сесть за руль, проехаться по улицам райцентра… Но, чтобы проехаться, нужно было уметь водить машину. А епархия, к сожалению, не создала еще кружка для обучения автоделу лиц духовного звания. Записаться же на курсы, организованные при Доме культуры, благочинному не позволял сан.
И вот в повестке дня церковного совета появился вопрос о найме водителя. Наем затруднялся тем, что среди прихожан Михайловки не было ни одного человека, разбирающегося в моторе внутреннего сгорания. Такового нужно было искать,
