карманы и напарываюсь на нож. Чтобы как-то уменьшить едва контролируемый тряс, жму пальцами на лезвие, пока кровь не проливается. Но боль не срабатывает. Мне блядь больно не физически, у меня душа в клочья летит. Если она выберет его… Если…
— И что теперь? — слова, как удары плетью воздух рассекают. Кир бычиться, раздувает ноздри, но блядь… Похуй просто. — Я смотрю ты время даром не терял.
— Она должна была тебя ждать? — сплевываю в его сторону желчью. — Семь лет? Или как? Послушай, — ссекаюсь с ним взглядом. — Давай ты съебешься туда, где был. Оставь ее мне. М? Ну же, Кир, — подъебываю, переходя все рамки. — Сколько ты хочешь? Миллион? Три? Семь? Любишь монеты? Знаю, рожу не вороти, — голос садится от злобы. — Любишь, сука.
— Пошел ты, Тайпанов, — отворачивается в сторону. — Вероника вернется ко мне. Ты не при делах.
— Ёбу дал? Она к тебе не вернется, — в душе гарь, но утверждаю неопровержимо.
Уличный фонарь гаснет и в эту же секунду Кир бросается ко мне. Он всегда был справа, но с особым чутьем уклоняюсь и максимально закрываюсь с противоположной стороны. Так и есть. Изменил привычку. Реакции не подводят, подсечкой сваливаю на стылую землю.
Кир бьется самоуверенно. Выскальзывает и прет снова. Так всегда было. На тренировках оставались из команды самыми стойкими, а там до победного. Удар слева, но не удается смести с ног. Перекрываю кисть и закручиваю на болевой. Запрыгнув, сваливаю и блокирую. Он злиться и дергается, несмотря на то что в любой момент вырву сустав.
— Успокойся, — надавливаю сильнее. — Ты не на войне.
— Слезай, — хрипло каркает.
Пока Кир поднимается и отряхивается, подкуриваю сигарету. Он зло одергивает одежду. Темно, но все вижу. Даже мимику наблюдаю четко и ясно. Такая работа, блядь. Даже во мраке зрю, как зверь.
— Готов к разговору? — спокойно пытаюсь спрашивать. — Пошли в мою машину.
— Бегу, — прищуривает веки. — В мою пошли.
Киваю. Мне в принципе срать, где базарить. Просто нужно раз и навсегда выяснить и решить. Все, что думаю озвучу, а там пусть как хочет. Подходим к неприметной тачке и садимся. Какое-то время сидим молча. Кир дергает сиденье, бормочет и крутит руль.
— Кир, хорош возиться. От разговора не уйти.
— Я свое тебе предоставил. Тебе есть что?
— Угу, — поворачиваюсь к нему лицом. — Слушай внимательно, мой бывший приятель. Ника моя. Она к тебе не вернется. Я ее люблю. Сделаю все, чтобы была именно со мной. Понял? — взмахиваю рукой. — Молчи. Не все еще сказал. Жизни без нее мне нет. Ты меня знаешь, слов на ветер не бросаю. Так что по-хорошему исчезни.
— А то что?
— Я сказал… Ты меня знаешь.
Кир колотит пальцами по пластику, насмешливо присвистывая дебильную мелодию. Прет его, как ни крути. Но кто сказал, что он может на что-то претендовать, вернувшись из ниоткуда. Надо считаться с Никой, а не продавливать свое. Как был мудак, так и остался. Я реально сейчас не понимаю зачем она ему через столько лет. Не могу понять.
— А ты значит меня тут подменил? Да? И как? Сразу побежала к тебе?
— Заткнись, — обрываю его. — Она вообще могла быть замужем. Только ты же не просто приехал, так? Пробил же все, прежде чем соваться к ней. Не порть ей жизнь, Кир. Уезжай. Пока прошу.
— Завались, — обрывает меня. Его липко и вязко трясет. Отблеск сбесившейся луны позволяет рассмотреть в мельчайших подробностях капли пота на лбу. — Пробил… Думаешь, что я не хотел к ней? Или мне так охуенно было? В курсе через какой ад пришлось пройти, зачем мозги ебешь сейчас?
— А потом почему не пришел? Раньше мог, — хочу от него услышать.
— Не мог. Мне нужно было отойти от всего этого.
Самолюбивая жалостливая по отношению к себе скотина. Поднимается злость, протест в ушах свистит, но все же прижимаю.
— Если бы хотел, то с того света вернулся к ней. А теперь извини. Не выйдет.
— Выйдет.
Звуки последнего слова падают между нами осколками льда. Мне давно понятно, что убедить Кира не получится, но видит Бог, что я пытался. Ради Ники своей пытался. Чтобы не сильно беспокоилась, что между нами происходит. Она же волнуется. Теперь же ресурс исчерпан. Код пятьдесят семь в действии.
— Ни хуя у тебя не выйдет, — выпускаю на волю чувство. — Она спит со мной. Не с тобой! Ты ей никто. Ты, блядь, жил с ней всего полгода. Развелся и свалил. Это основание для воссоединения? И любит она меня, не тебя. И замуж тоже выйдет за меня.
— Я развелся не по своей вине! — орет в ответ. Мы как бешеные собаки готовы сцепиться в любую секунду. В салоне даже температура воздуха взлетела. — Ты…! Ждал, когда меня сплавят в песочницу? Ждал, — брызжет яростью. — Думаешь не знаю, что тогда еще пьяным лез к ней. В тот Новый Год! Друг, блядь, — сплевывает в открытую форточку.
Нагло улыбаюсь в ответ. Не буду напоминать, что я ее первым увидел и хотел подойти. Собственно, я и показал ее Киру, но пока решал очередные дела, он уже вскружил Нике голову. Сработал на опережение козлина. Ну а Новый Год… Было дело. За то схлопотал шикарную пощечину.
— Похуй. Что было, то прошло. Из песочницы ты вернулся, а что потом? Какая причина была? Нечего ответить?
— Тебя бы в эту песочницу.
Кровь приливает в голове. Меня бы… Меня…
… Подвал. Наручники. Побои. Пытки. Открытые раны. Ток. Ток. Нож. Побои. Громыхание замков. Перезарядка оружия. Вхолостую. Мимо. Треск кирпичей. Гудеж пацанов, прорвавших цепь обороны противника. «Ни хуя себе» — последний возглас Булатова рядом со мной и потеря сознания.
— Заткнись, Кир. Лучше не надо. Я заебался немного. Давай как взрослые обсудим. Я пойду к Нике. Мне нужно с ней поговорить. Ты же оставь ее в покое. Если хоть каплю она дорога тебе, не дай ей сойти с ума. Пусть хотя бы выспится.
— А ты у нее останешься, — словно юродивый слова тянет. — Вот придумал. Молодец.
— Не прикидывайся дебилом, ты им не являешься. Тоже уйду. Ника должна отдохнуть.
— А потом?
— Как выберет, Кир, — с горьким осадком твердо выталкиваю слова. — Но я сделаю все, чтобы это был не ты.
— Значит, война, Макс?
— Значит, война, — сухо подтверждаю и хлопаю дверью.
Не оборачиваюсь. Спиной ощущаю взгляд, но мне плевать. Он уедет, понимаю факт неизбежного. Договор есть договор. По крайней мере позиции обозначены. Но все это меркнет в сравнении с тем, что я иду к ней. К ней!
16
