меня. Некоторые — совсем тощие. Другие умудрялись быть худыми, но изящными, удерживаясь на той тонкой грани, когда лишних сантиметров уже нет, но стройность еще не смахивает на болезненное измождение от недоедания. И все же я со своими достаточно выдающимися формами явно не вписывалась в общую картину. Даже более того, я её нарушала, внося очевидный диссонанс.
У всех присутствующих имелись длинные волосы. А вот оттенки поражали воображение своим разнообразием. От цвета хаки до оттенка спелой вишни, от перламутрово-жемчужного до сливового, от оттенка чайной розы до бирюзового. От такого обилия красок, подкрепленных ослепительным сверканием драгоценностей, создававших ощущение, будто весь этот парадный зал состоит из изумрудов, рубинов и диамантов, захотелось потереть глаза, проморгаться, а потом забиться в темный уголок и напиться до состояния карусели под ногами. Но приходилось идти вперед, держа спину неестественно прямой, а подбородок задранным настолько, что, если бы не поддержка Альмода, я бы давно колобочком укатилась вниз, прямо под ноги расступающейся двумя ровными рядами толпы.
Я чувствовала на себе их взгляды. Заинтересованные, завистливые, злые, снисходительные, высокомерные. Если бы взглядами можно было бы метать иглы, я бы уже давно превратилась в швейную игольницу. Но я все шла и шла, делая вид, что все именно так, как и должно быть. А там, впереди, в другом конце зала, отделенного от нас нарядной толпой присутствовали еще более впечатляющие участники сегодняшнего мероприятия, восседающие на двух высоких тронах, выглядящих так, словно их выстругали из цельных кусков льда. Те, кого мне хотелось видеть еще меньше, чем собственное отражение в зеркале.
Мужчина был высоким. Очень высоким, что становилось очевидным даже когда он просто сидел, сохраняя самый царственный вид из всех возможных. Длинные волосы цвета свежей крови были зачесаны назад и отброшены на одно плечо. Неестественно белую кожу, на фоне которой даже первый снег показался бы серым, оттенял серебристого цвета сюртук с воротником-стойкой. Он же подчеркивал яркость волос. Снизу на мужчине, которому на вид дашь больше двадцати пяти, были облегающие штаны в тон к сюртуку и сапоги высотой до бедер с крупной шнуровкой. В его позе читалась ленивая расслабленность, а вот в лице напротив, читались напряженность и ожидание. Он пристально следил за нашим появлением, не обращая внимания больше ни на кого. Даже перешептывающаяся толпа, становящаяся с каждой секундой все громче, его не интересовала. И чем ближе мы подходили, уже шагая по живому коридору, тем явственнее я осознавала, что его внимание сосредоточено исключительно на мне. И от этой мысли тут же по спине промаршировали здоровенные такие мурашки в металлических ботинках.
По левую руку от красноволосого сидела девушка едва ли старше его самого. В отличии от большинства, её волосы не отличались ни особой длиной, но поразительным цветом — обычная темно-русая шевелюра, собранная на затылке и заплетенная в две доходящие до ключиц косы. Ей кожа не обладала той аристократичной бледностью, которая, как я успела заметить, была свойственна многим высокородным сидхе. Девушка выделялась приятным миндальным оттенком кожи, и живи она в мире людей ей бы только позавидовали. Но здесь такая особенность, скорее всего, воспринималась как плебейская, недостаточно изысканная, слишком примитивная. По комплекции она была маленькой, худенькой и невысокой, а потому едва доставала до пола, периодически пытаясь нащупать носками туфель на невысоком каблуке твердую поверхность под ногами. Одета она была просто, но элегантно — достаточно короткое, по сравнению с теми нарядами, в которые облачились другие дамы на сегодняшнем вечере, платье нежно-голубого цвета строгого покроя, которое совершенно ей не подходило. Платье подчеркивало отсутствие груди, худые руки и впалость в том месте, где у всех нормальных женщин наличествует живот и внутренние органы. Не то, чтобы мне не нравились анатомические скелеты из школьных кабинетов биологии. Скорее, мне не нравилось, когда подобные скелеты вдруг оживали и наряжались в платья, которые на вешалках и то смотрятся гармоничнее.
В принципе, подобная болезненная худоба не была чем-то невероятным в мире сидхе. Как я уже успела убедиться, многие как мужчины, так и женщины имели астеническое телосложение в самом экстремальном его проявлении. Ну, то есть, выглядели так, что могли спрятаться за черенком от швабры и не отсвечивать. Однако при этом умудрялись сохранять весьма цветущий и благоденствующий вид. По крайней мере, у дамочек, сверкающий так, словно они по пути на бал ограбили парочку цыганских баронов, на злобное шипение сил хватало.
Я мысленно посоветовала шипеть им в область моих тазобедренных костей, и тут коридор из выстроившихся в два рядка придворных закончился, и мы оказались прямо перед двумя тронами. Я подавила в себе желание жестом подозвать притаившегося в уголке официанта с целым разносом наполненных бледновато-желтой пенящейся жидкостью бокалов, а вместе этого уставилась поверх верхушку красноголового. Что полагается делать в таких случаях? Отвесить поклон или сделать книксен? У меня не было широкополой шляпы с пером, чтобы, широко взмахнув, подмести им пол. И я понятия не имела, приняты ли здесь реверансы.
И тут по залу разнесся незнакомый голос:
— Её Королевское Высочество ис-рейна Благого двора, Великая Инфанта Неблагого двора Инриэль, Принцесса Света и Теней, — объявил герольд всем присутствующим, очевидно, подразумевая меня. На это мне намекнула не только собственная память, напомнившая, что Альмод уже так меня называл, но и обращенные ко мне взгляды всех в этом зале. Я почувствовала себя маленькой букашкой, угодившей под увеличительное стекло. Не зная, что еще можно сделать, я коротко кивнула.
— Его Королевское Высочество ис-рейн Благого двора Альмод, Принц Бури и Мрака.
И когда герольд умолк, Альмод также кивнул в направлении двух тронов. Либо желал поддержать меня, решив сделать видимость, что именно так, коротким кивком головы и следует приветствовать сидящих перед тобой монарших особ. Либо же я попала в точку, проявив неслыханные чудеса догадливости, угадав принятый в мире сидхе церемониал.
— Ну, наконец-то, — подхватился со своего места красноволосый и буквально в два шага, которые ему потребовалось, чтобы преодолеть разделявшее нас расстояние стремительно приблизился ко мне. Мне такая прыть откровенно не понравилась, и я непроизвольно попятилась. Правда далеко убежать не дали, затормозили уже через три метра и рывком вернули на место. — Приветствую тебя, дитя моё.
Когда парень, который едва ли способен сойти за твоего старшего брата обращается к тебе со словами «дитя моё» это странно. Очень странно.
— Мы так долго ждали этого момента, — продолжал изливаться соловьем красноволосый. При этом он сгреб обе мои ладони в охапку и сжал с такой силой, что я услышала хруст собственных костей, а
