Цель перед собой я поставила вполне реалистичную: выкидывая вперед ноги, добежать до Люксембургского сада. Мне требовалась точка финиша, некий достижимый горизонт. Если придется помучиться, что ж, пусть, я не возражала — но только ради торжества победы. Кто вообще способен бежать просто так, в никуда, тратя усилия ради усилий? Под легкую куртку забивался ветер, заставляя ее хлопать у меня на спине. Меня не покидало ощущение, что я, наклонив голову, кидаюсь на невидимого врага, который уперся ладонью мне в лоб и вознамерился во что бы то ни стало помешать мне добраться до сада. В своем безобразно пестром одеянии, лохматая, ты похожа на комический персонаж дурацкого карнавала.
Во время физической активности поджелудочная железа перестает вырабатывать инсулин, и мышцы черпают энергию в жировых запасах организма. Проведенные перед телеэкраном долгие часы не прошли бесследно — у меня в голове скопилась масса совершенно бесполезных на первый взгляд сведений, которые в нужный момент вдруг вываливались из памяти на манер отрыжки. Природная склонность к ипохондрии превратила меня в светило медицинской науки. Как только моих ушей достигала любая информация, относящаяся к здоровью, в мозгу включался некий автономный механизм, немедленно ее регистрировавший. Порой я задавалась вопросом: а стоит ли так уж держаться за то растительное существование, которое я веду? Что мешает мне положить конец однообразию дней, заполненных одними и теми же скучными занятиями? Почему я так ими дорожу? И приходила к выводу, что все дело в парадоксальности человеческого естества.
Старушка с собачкой на поводке (ты хочешь сказать, женщина еще более старая, чем ты? Не забывай, Эжени, что отныне вы с ней принадлежите к одной возрастной категории), одним словом, очень пожилая дама, выгуливавшая собаку, остановилась поглазеть на мой бег. «Молодец, девчонка, так держать!» — крикнула она.
Я минут десять неслась, не сбавляя скорости, пока не почувствовала боль во всем теле сразу. Воздуха не хватало. Наверное, следовало бы остановиться, но я уже начинала терять ощущение пройденной дистанции и продолжала двигаться по инерции. Я перестала обращать внимание на свое отражение в витринах, между которыми проскакивала гигантским зеленым кузнечиком, выглядевшим еще более гротескно из-за кривизны стекол. Даже о боли я понемногу забывала, постепенно переходя в состояние, близкое к парению, в котором каждый шаг совершается сам по себе. Мелькавший мимо пейзаж сливался в одно пятно, а цель по мере приближения к Люксембургскому саду делалась все более расплывчатой. В мозгу засел один, но очень упорный вопрос: Эжени, за чем ты бежишь? В этом вопросе таился глубокий смысл. Он был мне неприятен, но это не отменяло его важности. Нет, не случайно я вышла на улицу. Наверное, я очень хотела, пусть единственный в жизни раз, но выиграть забег. Первой пересечь финишную прямую. Или я просто тщилась повернуть время вспять, восполнить безвозвратно потерянные часы и минуты? Меня раздирало желание бежать все быстрее и быстрее — как знать, может, я до чего-нибудь и добегу. Я слишком давно не финишировала — ни в чем. И надеялась, что ответ ждет меня в конце пути. Эжени, за чем ты бежишь? Я знала, что для решения этой задачи потребуются многие часы упорных тренировок.
13
Как-то вечером он явился немного позднее обычного. Я уже не меньше получаса сидела, не отрывая взгляда от циферблата часов. Уговаривала себя не считать каждую минуту и не внушать себе, что его исчезновение окончательно. Я прекрасно понимала, что ему со мной скучно — чем дальше, тем скучнее, — значит, мне следовало совершить нечто такое, чтобы ему стало ясно: им здесь дорожат, он здесь не чужой. Кое-какие признаки я начала замечать уже несколько дней назад, например томительные взгляды, которые он бросал за окно, словно завидовал тем, кто свободен идти куда угодно. Но вот хлопнула дверь, и сердце бухнуло у меня в груди. Он глядел угрюмо, перебегая глазами с предмета на предмет, но даже сердитый вид ему шел. Покрутившись немного в сразу ставшей тесной гостиной, словно хищник в клетке, он сказал: «Эжени, пора отсюда выбираться». Н-да. С него разом слетела изрядная доля восхитительной невозмутимости.
— Ты что, боишься, что нас увидят вместе? — в ответ на мое молчание спросил он.
— Нет.
— Тогда какого черта мы каждый вечер торчим в четырех стенах?
— Не знаю.
— Я так больше не могу. Ты делай что хочешь. Но мне надо проветриться!
— Подожди.
Он сдернул с вешалки в передней свою черную кожаную куртку. Я поплелась за ним. По лестнице он летел сломя голову, как будто удирал от чего-то омерзительного. С трудом, но я нагнала его. По улице мы пошли рядом, степенной походкой. Наши каблуки цокали по асфальту, словно шагали не мы двое, а военный отряд в миниатюре. Мне не хотелось от него отставать. Чем дальше мы уходили от квартиры, тем быстрее улучшалось у него настроение. Весело глянув, он взял меня за руку: «Тебе не будет стыдно, если мы пойдем так?» Я растерялась, не зная, что ответить. «Ты боишься того, что о тебе подумают люди, Эжени. Это нехорошо». И вдруг принялся подпрыгивать, тряся меня за руку, как мальчишка, возвращающийся из школы: «Давай, Эжени, шевелись! Я пить хочу, умираю!» Он по-прежнему не отпускал мою руку, и я отлично видела заинтригованные взгляды, которые бросали на нас прохожие. Мне стало жарко, и я сунула свободную руку в карман, где хранилась моя спасительная коробочка. Легонько потрясла ее: тихий перестук таблеток помог мне прийти в себя. Мимо проходила пожилая пара; при виде нас оба подняли брови и обменялись изумленными взглядами. Мы приближались к бульвару Сен-Жермен, народу на улице стало больше, и Арно все крепче сжимал мою ладонь. Возле кафе «Де Маго» он остановился и потащил меня внутрь.
Все без исключения посетители ринулись на нас как стая насекомых. Даже те, кто делал вид, что ничего не замечает, исподтишка пожирали нас глазами. Наверное, для них это было нечто вроде игры — сидеть и выискивать во вновь входящих всякие странности. Ладно, без паники. Какое мне до них дело? Все равно я никого тут не знаю. Быстро оглядевшись, я убедилась, что мое предположение соответствует истине. Да уж, с твоей везучестью все возможно. У тебя ведь с детства талант к мини-катастрофам — вечно попадаешь в идиотские ситуации, нелепые, но обидные.
В более молодые годы, когда я еще не стала такой затворницей, мне случалось заходить сюда с Жоржем, любившим пропустить стаканчик виски «Лагавулин» и выкурить сигару. Поэтому я в любую минуту могла ожидать внезапного появления призраков прошлого — давних знакомых. Наверное, я слишком долго верила, что люди, с которыми я прекратила общение, просто-напросто перестали существовать. Однако оживление, царившее в кафе, напомнило мне, что они, вопреки моему равнодушию, скорее всего, продолжают жить. И, столкнись мы сейчас, это я покажусь им призраком из прошлого. «Ты видел? Вылитая Эжени Марс! Думаешь, это она и есть? Здорово изменилась, правда? Раньше была такая симпатичная блондиночка…» Они наложат воспоминания на реальность и, тщательно сопоставив линии, придут к неоспоримому выводу о том, что время никого не щадит. Затем переведут взгляды на Арно. И на несколько ближайших дней я стану излюбленной темой их разговоров. «Это совсем не то, что вы думаете! Я вовсе не из таких, и вам это прекрасно известно». Но люди будут судить меня по тому, что увидят своими глазами, а слова для защиты мне никто не предоставит.
