У подножия лестницы Вэл замешкалась, продумывая свои действия.
Что она здесь забыла? Маджиду нельзя доверять, он законченный наркоман и опытный манипулятор, чьи связь с реальностью и пол равно сомнительны. Своим возвращением она лишь потешит его самолюбие и...
Но есть ли другой выбор?
Можно поехать в Париж. Махнуть в Азию либо вернуться в Штаты. Или поселиться в соседней с мамой палате и тихо гнить. Можно отправиться куда угодно.
Только никуда не хочется. Всюду одно и то же, отличие лишь в климате, архитектуре и географическом положении. Все люди, как только привыкнешь к языковым особенностям, обычаям и цвету кожи, неизбежно оказываются одним и тем же человеком, тем же телом, которое она уже трахала и бросила, пресытившись.
Собственно, осталось лишь одно место, которое она еще хочет увидеть. Если то существует, конечно. Если Маджид поможет туда попасть.
Наконец, подгоняемая собственной неугомонностью, она преодолела последний пролет лестницы и постучала в дверь Маджида.
Никто не отозвался.
Она шлепнула по двери ладонью.
— Маджид! Это Вэл!
Заскрипел пружинный матрас, затем зашаркали ноги — словно глубокий старик из последних сил тащит себя к двери.
Моргая, из нее выглянул Маджид. Бледно-серая шелковая рубаха, как туман, льнула к телу, очерчивая груди с горошинами сосков. Лицо покрывала испарина. Полные губы покраснели, будто изжеванные.
— Я думал, ты вернулась в Париж.
— Нам нужно поговорить.
— О чем?
— Сам знаешь.
Маджид призадумался.
— Уже поздно. Приходи завтра.
— Нет.
В тишине коридора слово прозвучало резко, как пощечина.
— Пожалуйста, — смягчила тон Вэл, — впусти меня хотя бы ненадолго. Или ты сейчас с кем-то развлекался?
— Только с собой, пока ты не прервала, — криво улыбнулся Маджид, но отступил, пропуская Вэл в квартиру.
Воздух в комнатушке Маджида был сизым от прядей и завитков дыма, напоминая цветом волосы почтенной вдовы.
— Как ты тут дышишь?
Маджид небрежно пожал плечами:
— Привык. От чистого воздуха задыхаюсь, как астматик.
— У тебя легкие, наверное, как пережаренный тост.
Вэл подошла к окну и начала двигать кадильницы, чтобы его открыть.
— Не трогай, пожалуйста, — остановил ее Маджид, — и отойди от окна. Если боишься прибалдеть, попросту уходи.
— Нет, меня тревожит не это. Ненавижу тесноту и спертый воздух.
— А-а, — протянул Маджид, — клаустрофобия? Означает ли она, что ты начнешь потеть и срывать с себя одежду, если я не открою окно?
— Даже не надейся.
Маджид снова затянулся трубкой. Проплыв к развороченной постели, которая выглядела как после оргии, он плюхнулся на гору подушек с кисточками.
— Итак, ты вернулась. Дай-ка угадаю... решила, что в одиночку не найдешь Город? Все-таки хочешь стать моей спутницей в путешествии?
— Только пока не доберемся. Затем каждый идет своей дорогой.
— А если предложение больше не в силе?
— Я найду способ тебя переубедить, — ответила Вэл, пытаясь скрыть раздражение.
— Не спорю.
— Я имела в виду, что заплачу.
— Мне не нужны деньги.
— Твоя пагубная привычка, наверное, дороговато обходится. — Постаравшись принять вызывающе чувственную позу, Вэл устроилась рядом с ним на кровати. Дым, поднимавшийся от губ Маджида, закручивался в силуэты призрачных женщин, дрожащие в мареве.
— Подешевле твоих.
— Я не наркоманка, — ответила Вэл и тут же пожалела о том, как презрительно это сказала.
Маджид выдохнул дым и издал утробный, лающий звук, призванный играть роль смеха.
— Может, и не наркотическая, но зависимость у тебя все равно есть. Иначе ты не стремилась бы с такой одержимостью в место, о котором ничего толком не знаешь. — Он снова каркнул своим дымным смешком и, задрав мятую рубашку, показал член и киску. — Твоя пагубная привычка прямо у тебя между ног... и здесь, между моих ног. И не только моих. Между ног у всех, с кем ты сегодня была. Ты бы хотела трахнуть весь мир, но не можешь, вот и сходишь с ума.
— Думай что хочешь.
— С чего ты вообще решила, что предложение до сих пор в силе? Мне прекрасно путешествуется в одиночку. К тому же непохоже, чтобы ты нуждалась в дуэнье.
Вэл села:
— Не понимаю, чего ради я сюда притащилась.
— Я могу тебе дать то, что ты очень хочешь. И ты это прекрасно знаешь.
— Не так уж сильно я в тебе нуждаюсь.
— Капелька смирения — вот в чем ты действительно нуждаешься. Признай, что не все можешь сама. Что тебе требуется моя помощь.
— Я уже сделала это, придя сюда.
— Но внутренне ты негодуешь, и твое предубеждение огромно, как мой член.
— Не льсти себе.
— В твоих же интересах быть менее требовательной и попытаться меня задобрить.
— К черту! Забудь, что я сюда приходила.
— Постой. Осади. Ты всегда такая торопыга? — Маджид отложил трубку. — Я не сказал, что отказываюсь взять тебя в город. Я лишь сказал, что, раз уж такое дело, тебе не мешало бы признать свою нужду во мне. Ты отправляешься туда не для того, чтобы посмотреть достопримечательности. Ты отправляешься туда, потому что должна. Не можешь иначе. У тебя нет выбора. Иди сюда, присядь рядом со мной снова.
Он взял Вэл за руку, их пальцы переплелись, как прутья прослабленной решетки.
— Нет ничего плохого в одержимости радостями плоти... и болью. Это, в сущности, одно и то же. Многие боятся отдаться удовольствию. Им бы и в голову не пришло искать Город, даже узнай они о его существовании. Слишком ценят свою милую рутину, свои безопасные жизни, полные предосторожностей. Иногда за это приходится расплачиваться, и они все равно сходят с ума.
— А порой и других тащат за собою в безумие.
— Близких, разумеется, — подхватил Маджид. — Похоже, ты сталкивалась с такими людьми.
— Увы, да.
— И небось сбежала.
