Глава восьмая
Ее величествоОуэн тяжело дышал, когда покинул лес и вышел на дорогу. Волосы прилипли ко лбу от пота. Он присоединился к телегам, фургонам и потоку людей, направляющихся к мосту. Он беспокоился, что его заметят стражники и схватят у ворот, поэтому искал в толпе группу людей, похожих на семью. Как только нашел, то догнал их и прошел вместе с ними мимо сторожевого поста. Никто не обратил на него внимания. Выйдя из тени, Оуэн почувствовал, как его сердце забилось от возбуждения. Мона, вероятно, все еще его разыскивает, и даже после того, как она сообщит, что он пропал, потребуется время, чтобы кто-нибудь понял, как он сбежал. Его план был прост. Отправиться к матери принцессы в святилище Владычицы и попросить достаточно денег, чтоб нанять повозку до Таттон-Холла. Он знал о десятках мест в родном поместье, где мог бы спрятаться без ведома родителей и жить как призрак. Путь верхом до Западной Марки занимал три дня, ясно было, что дорога в повозке займет больше времени, но мысль о том, чтобы вернуться домой через неделю, заставила его улыбнуться от нетерпения.
Он обманет короля, и в этом никого не обвинят. Даже родители не будут знать, где он, поэтому, если Оуэн пропал, они не будут считаться виновными. Ему все еще было больно, что они выбрали его, чтобы отправить во дворец, но он не хотел, чтобы у них было больше затруднений.
Когда он пересек мост, его уверенность начала слабеть, а в животе заурчало. Он вытащил корку из кармана и стал медленно жевать, чтобы ослабить голод. Каждый шорох заставлял его оборачиваться, как будто за ним гнались двадцать рыцарей с белым вепрем на гербе. Внизу он чувствовал удары волн, разбивающихся о мост, и слышал рев водопада. Он боялся, что никогда не достигнет цели, и все же святилище приблизилось.
Это было прекрасное сооружение, но, когда Хорват провез его мимо него несколько недель назад, Оуэн смотрел на него тусклым взглядом. Тем не менее он вспомнил грязных оборванцев, слоняющихся у ворот, и почувствовал дрожь страха. Загрохотали копыта – мимо проехал всадник, и Оуэн отскочил в сторону. Его охватывала паника, ему казалось, что все смотрят на него. Чтобы не встретиться ни с кем глазами, он быстрее пошел дальше.
По пути он заметил кирпичные дамбы вдоль берега острова, вероятно защищавшие от наводнений. На кирпичах были узоры, которые он не заметил прежде, возможно, из-за того, что пышные плети свисающего плюща покрывали часть кирпичной кладки, плющ свисал так низко, что задевал несущиеся внизу бурные воды. Всю территорию святилища, которое находилось на северной стороне острова посреди реки, окружала стена. За стеной возвышались мощные деревья, а на стороне, обращенной к Оуэну, он заметил огромное круглое витражное окно в форме солнечных часов. По краям поднимались шпили и башенки, по стенам спускались водостоки, а стены поддерживали опорные стойки. В самом центре выступал узкий длинный шпиль, достаточно высокий, чтобы пробить облака.
Оуэн так увлекся, разглядывая строение, что налетел на человека, толкающего телегу, и быстро извинился за свою неловкость.
Перейдя с моста на остров, Оуэн направился к главным воротам. Конечно же, там были те же оборванцы. Оуэн собрался с духом и вошел в ворота, чувствуя облегчение, когда прошел мимо них. Ни один человек не мог заставить его покинуть это место. Даже король.
Никто из «людей Потока», болтавших между собой, не обращал на него внимания. Оуэн смотрел на высокие столбы с фонарями, свисающими с крюков. По внутренним паркам прогуливались семьи, и его сердце сжималось при виде их. Он жаждал увидеть свою семью снова, даже издалека, и, чтобы успокоиться, размышлял о том, где сразу спрятаться, когда вернется в свое поместье.
Прозрачный бассейн перед ступеньками, ведущими к дверям святилища, которые были открыты, был пронизан солнечным светом. Оуэн остановился у бассейна, уставившись в спокойные глубины, и увидел, как на дне мерцают монеты. На кромке бассейна сидел толстяк, сложив мясистые руки. Он крошил хлеб голубям, толпившимся возле его туфель. Оуэн с восхищением наблюдал, как мужчина ловко сыпал крошки то там, то сям, и толпа пернатых двигалась в ответ, все время курлыкая и ворча. Толстяк улыбался их перебранке.
Затем он внезапно вскочил на ноги и затопал, заставив птиц лететь прочь, хлопая крыльями в облаке разлетающихся серых перьев. Этот нежданный поступок потряс Оуэна, и его сердце резко забилось в груди. Толстяк захохотал, обхватив себя руками, когда уселся обратно. Он быстро вытер глаза, все еще посмеиваясь про себя, затем извлек из кармана еще горсть крошек и начал снова разбрасывать их на брусчатку.
Конечно же, голуби через несколько мгновений стали возвращаться, слетая с деревьев, где они укрывались. Они осторожно приблизились, вытягивая головы, а затем самые храбрые начали клевать крошки. Остальные сочли возвращение достаточно безопасным, и вскоре у бассейна вновь толпились птицы.
У толстяка были темно-каштановые бакенбарды, густые волнистые волосы, коротко остриженные. И он грустно улыбался, словно ему было нечем занять свой ум и мучить птиц было его единственным способом развлечься.
– Они продолжают возвращаться, – сказал толстяк с усталым вздохом. Он не смотрел на Оуэна, но говорил так, чтоб его голос достиг ушей мальчика. У него был акцент, но сам голос был приятным, и он свободно говорил на языке королевства. – Я могу отпугивать их по сто раз в день, но они продолжают возвращаться за крошками. – Он вздохнул, положив руку на живот. – Они не могут устоять перед едой. Полагаю, что и я не могу. Это печальная правда. Если бы я не был таким ленивым, я бы подошел к продавцу маффинов и получил бы лакомый кусок. Уж это бы стоило вымученных крошек! Но когда тащишь на себе такую тяжелую ношу, парень, даже небольшая прогулка – это бремя.
