Крсман вынул из внутреннего кармана золотой портсигар и угостил Неманю длинными французскими сигаретами.
– Трагедия? – переспросил Неманя, закуривая.
– Да, господин майор… Война началась для меня и моей семьи еще до шестого апреля… когда болгарские бандиты убили моего брата и сноху. Брат отправился за шелком и сукном, взял с собой жену и дочь, чтобы показать им Софию. Они попали в бандитскую засаду и погибли, погиб шофер и два приказчика, спаслась только моя племянница, благодаря Божьей помощи. Она убежала в лес, и мы целых два дня не знали, что с ней, пока ее не нашли чабаны. Мы с Данкой заботимся о ней, но малышка все еще не пришла в себя, почти не разговаривает и с другими детьми не общается.
– Мне очень жаль…
– И мне тоже, господин Лукич, – вздохнул Крсман. – Но что поделаешь? Жизнь-то идет. У нас с Данкой не может быть детей… По моей вине. Племянница – это все, что у нас есть.
И все-таки Крсман не рассказал своему гостю, что ему еще много чего жаль. Не рассказал, как в одно прекрасное утро отец вошел в комнату и прервал чтение Овидия словами: «Женишься на Данке, дочери Симы Радуловича». Напрасно он сопротивлялся, отец упрямо стоял на своем. Сима Радулович считался главным торговцем кожами во всей Южной Сербии, и потому упустить его дочку было просто нельзя. Он забыл русских классиков и стихи Овидия, забыл, что мечтал учиться во Франции, забыл соседских девчонок, которые шептали ему ласковые слова и бросили с балконов цветы. Внезапно он стал «хозяином»…
И даже когда Раде Теофилович через три месяца после свадьбы младшего сына замертво рухнул в саду кафаны «Старая Сербия», где его хватил удар, ничего не изменилось, хотя все имущество досталось сыну и его фасонистой богатой жене. Деньги, авторитет, уверенность в будущем ничего не значили для человека, который с детских лет готовился совсем к другой судьбе. Тем не менее он принял эту неизбежность, как хороший актер в театре принимает неинтересную роль. Как-то сумел справиться, научился в тяжелые военные годы балансировать между немецкими оккупантами и двумя враждующими сербскими армиями. По правде говоря, он питал большую симпатию к четникам, потому как коммунисты еще до войны обзывали его капиталистом и реакционером, хотя большинство полуграмотных подмастерьев, убежавших в леса, не знали даже значения этих слов. Они просто повторяли слова, которые вбивали в их пустые головы комиссары, самопровозглашенные мессии коммунистического рая, те были едва ли грамотнее, но зато свирепее своих подчиненных.
Погуляв с полчаса, они зашли в первый магазин, где их поджидала любезная продавщица. Крсман продемонстрировал своему гостю ткани для платьев и костюмов – в этой части Сербии только у него можно было приобрести подобный товар. Несмотря на войну, у многих водилось достаточно денег, чтобы не отказывать себе в таких покупках.
– Вы и немцам продаете? – спросил Неманя.
– Конечно, – небрежно ответил Крсман. – У них отменный вкус, настоящие господа.
– Да, это так. Я хорошо знаю германцев… Я ведь учился в Вене.
– В самом деле?
– Да, я по образованию врач.
– Кто бы мог подумать, выглядите вы не совсем так…
– Отсутствие практики, мой Крсман. Последние годы я занят совсем другими делами.
– Да… И я тоже не тем занимаюсь.
В дверях лавки появились два тощих парня. Один, высокий, с худым лицом, заросшим густой щетиной, и с орлиным носом, одетый просто, в обычную рабочую одежду, в кепке, какие перед войной были в большой моде в России. Он излучал самоуверенность и неприкрытую злость. Второй парень внешне не отличался от своего приятеля, но было заметно, что он во всем послушен ему и привык выполнять различные поручения.
Высокий парень, подойдя к прилавку, принялся рассматривать штуки материи. Руки он держал в карманах, и это страшно нервировало Крсмана.
– Добрый день, – небрежно буркнул высокий. Второй, тенью проследовавший за ним, не произнес ни слова.
– Господа желают?.. – вежливо спросил Крсман.
– Мы тебе не господа, Теофилович. – Парень вздернул голову и уколол его взглядом.
– Кто бы вы ни были, – продолжил Крсман еще вежливее. – Вы ведь за покупками?
– Не строй из себя дурачка, Теофилович, – произнес парень и принялся щупать шелк на прилавке. – Не строй… Народ голодает под игом оккупантов, людей расстреливают, пытают в гестапо. А ты швабам и их дружкам материю продаешь на костюмы.
– Надо ведь как-то жить…
Парень еще раз строго взглянул на него:
– Ты знаешь, кто я такой?
Желудок Крсмана сжался в комок. Ему ужасно захотелось схватить этого хама и одним движением свернуть ему шею.
– Да, знаю, – спокойно сказал Крсман, всем своим видом показав, что из него вышел бы хороший дипломат. – Ты – Воя Драинац, секретарь какого-то там отдела СКОЮ[28]. Но это – твоя проблема. Скажи, чего тебе надо.
– Хочу, чтобы ты сотрудничал с нами.
– Я? Буржуйское дерьмо? Паршивый реакционер? Ты уверен, что обратился по верному адресу?
Драинац рассмеялся. Казалось, он кое-что знал.
– Брось, Крсман! Ты ведь торговец. Политика тебя не колышет. Ты ведь знаешь, что наши победят. А русские на Восточном фронте Гитлера в хвост и гриву отделали. Так что, если хочешь спасти задницу, присоединяйся к партии победителей! Закончилось время прогнивших монархий и капитализма, будущее принадлежит пролетариям!
– Отстань от меня с этими вашими марксистскими глупостями, – с горечью произнес Крсман. – Я все это читал и изучал, когда ты еще в пеленки писал.
Драинац сжал зубы, вынул руки из карманов и вплотную подошел к нему. Их глаза встретились. В лавке воцарилась невыносимая тишина.
– Ты должен снабжать нас, – процедил сквозь зубы коммунист. – Многие наши погибли там, на горе Ястребац. Бьют нас все, кому не лень. То швабы, то недичевцы, то четники. Кровью истекаем за этот паршивый народец, а они из себя дурачков строят. Стоит нам в село войти, как все прочь бегут, детей прячут и скотину, зерно закапывают…
– Интересно, почему это так, ведь вы же народная армия? – с циничной усмешкой спросил Крсман.
– Ох и уделаю я эту деревенскую шваль, когда мы придем к власти! А уж что мы с вами сделаем, господа!!
– Меня не интересует твое видение вселенской коммунистической правды. Скажи, чего тебе надо?
– У тебя есть продовольствие, перевязочный материал, лекарства – словом, все… У тебя есть знакомые, через которых ты можешь доставать и другие вещи, которые нам так нужны. Работай на нас, и мы забудем, что ты прислуживал оккупантам.
Когда Крсман услышал это «прислуживал оккупантам», у него кольнуло сердце. Ему захотелось влепить пощечину этому тупице с промытыми мозгами. Пытаясь успокоиться, он молча уставился ему прямо в глаза. Выдержав паузу, он сухо произнес:
