Руки, друзья! В буре, в грохоте, в хохоте плещущем
В злобной пене волнных верхушек,
Отрадно улавливать ассонансы в оркестре режущем
Кашляющих громово пушек.
Борис Лавренев.
Москва.
Петр Погодин
По хорошему
Осень в походе. Ее попросим
Немного обождать у зеленой двери:
Мы еще не готовы, Солидная Осень, –
Еще не сшито платье из желтой материи.
Нос и щеки, увы, в веснушках,
И дремучи березняк и осинник.
Подожди, Осень! Сны и грибы засушим,
Как летом цветок засушили синенький.
Виденье
С пруда идут к ночлегу утки
Широкия, довольныя.
Под деревом стоят малютки,
Разочарованныя полем.
За полем лес – высокий, страшный,
А рядом – домик с садиком.
Наполнен розовою кашей
Горшок из туч на западе.
На террасе
Помост росистый, барьер нетвердый.
Я нахожу, что это – палуба.
А там, за крышей, туман фиордов
И горизонт морей опаловых.
Я знаю, кто я, смиренный дачник:
Седой и дикий путешественник.
Мой бег надводный еще не начат,
Но был разлуки плач торжественный.
Сказали внятно: – уйди… уйдите.
Пожали слабо руку пухлую.
Я должен ехать, хотя б в корыте
Разбитом Пушкинской старухою.
Как хорошо, что я изгнанник,
Как хорошо, что вы уедете.
Я вижу, вижу, как с океана,
Иной наклон Большой Медведицы.
Петр Погодин.
С.-Петербург.
Михаил Сандомирский
Ведьма
Вся изогнувшись, в страсти бешеной,
Шепчешь: «Еще! Еще!»
Мысли встревоженно шепчут: – Где ж оне,
Розы под черным плащем?
Светит луна у окон стрельчатых… –
Зелень воды.
Дьяволом мы сегодня повенчаны, –
Я и ты.
Сумерки
Небо в манере Уистлера.
Сумерки. Пятый час.
В мире одна лишь истина –
Пристальность Ваших глаз.
В небе точкой сиреневой
Вспыхивает звезда.
В сердце моем, Евгения,
Ваше тихое «да!»
Михаил Сандомирский.
Киев
Константин Чайкин
Майская ночь
Ночь мая, в купы тополей
Пролив свинцовыя белила,
Густым карандашем теней
Свой взор безпутный углубила.
И в рваном кружеве листвы
Огни, как бриллианты Тэта,
Истоптанный ковер травы
Пестрят мазками тьмы и света.
Бульварный смех, духи, табак,
Улыбка, взгляд в упор и грубый,
Среди безсмысленных зевак
Взывающия медно трубы.
Сгибая звуки в колесо
Или вытягивая в жерди,
Терзают вечныя morceaux
Тревожимаго в гробе Верди.
В толпе прожженых бульвардье,
Девиц, молящих о подачке,
Как в размалеванной ладье,
Плыву, отдавшись общей качке.
От скудно прожитого дня
В моей душе темно и пусто,
И жадно смотрит на меня
Луна, набеленная густо.
Константин Чайкин.
Москва
М. Моравская
Фиалки
Каждой весной мне кажется,
Что жизнь надо изменить,
Что прошлое с будущим не вяжется,
Что надо порвать нить.
И когда на гулкой мостовой
Тает снег грязный и жалкий,
Мне хочется выращивать фиалки
Каждой весной!
Не всходят у меня зерна, –
Я живу на теневой стороне…
Но я поливаю их упорно
И вижу фиалки во сне…
И каждое утро мне кажется,
Что комната стала иной…
Неужели ничто не развяжется
И этой весной?
Жалость уходит
Трудно жить одинокой, не черствея,
Уже я – злой человек.
Лишь о прежней нежности жалею,
Проходя мимо бедных и калек.
Не достану, чтобы руки не иззябли,
Перед нищим на морозе кошелька…
Это мелочь, это капля от капли,
Но значит – жалость далека.
Ах, спасите, от черствости спасите!
Хоть нищим пусть я буду родной,
Пусть не рвутся трепетныя нити
Между мной и всей болью земной.
Южная истерика
Я хочу на юг! Я хочу на юг!
Всех чахоточных везут теперь на юг…
Но я не больна,
Только очень мне грустна
Гулкая и мутная городская весна…
А весна близка,
И капель близка,
И темней снега, –
Скоро будет в городе плеск и стук..
Но у меня тоска.
Только тоска, –
И никто не возьмет меня на юг.
М. Моравская.
С.-Петербург.
София Бекетова
«Прощайте! Уезжаю в Баден…»
Прощайте! Уезжаю в Баден.
Не могу переносить русский воздух, –
В нем всегда слышится ладан!
Хочу отдохнуть на водах.
Здесь мне скучно – меня не ценят.
Здесь одеваются совсем не тонко.
Взгляните: сколько кружев и лент!
Точно все вырвались из Гонконга.
Там эспри на шляпах гораздо пышнее,
Там я совсем иностранка.
Там, в Казино Страстей, решительнее Бердслэя
Свою репутацию поставлю «уа banc» я.
София Бекетова.
Москва
Прозаические эксперименты[3]
Два экстракта из романа «Интродукция самоубийцы».
1.
Аэро было небольшое. Поэт говорил по привычке банальныя новости и вытаскивал из своего мозга зеленых червячков. Кокотка подводила веселым карандашем душу. Я надел на мое сердце пенснэ и разглядывал воздушных проституток.
Небоскребы поплыли вниз. Мы заглядывали в окна потому, что это ужасно весело. В одной комнате качался оскаленный ужас на полотенце. В другой студент готовился
