высоко, превращаться в камень и падать на голову врагу.
Отец послушал их рассуждения и строго-настрого запретил нам касаться Сигуры. Разрешил обратить в рабыни для любовных утех двух девок из чужого села, но не больше четырёх.
Выехали ещё до обеда. С нами шли четверо стражников. Я взял собаку, Консанс своего кобеля брать не стал.
Сигура по пути весело болтала. Она не особо печалилась тем, как обернулось дело. Отец насиловал их с сестрой каждый раз, когда напивался. Он хотел себе в армию ребёнка, который сможет владеть одновременно и высотой, и громовым кулаком. На их счастье, они не понесли. Теперь её через пару лет выдадут за какого-нибудь мелкого вассала мелкого барона, у неё будет свой дом и своё хозяйство с курочками, а большего ей и не надо.
Глава 4
Арифметика
Замок Пфальфен сильно не дотягивал до нашего замка. Каменных стен не было, вместо них простая загородка из вкопанных в землю заострённых брёвен.
Бывшая баронесса Пфальфен впускать нас в замок отказалась. Она вышла на площадку над входными воротами и закричала, что скорее бросится с детьми со стены, чем отдаст нам замок. Дети у неё правда были: грудничка она держала на одной руке, маленькую девочку другой рукой.
Консанс, услышав такие речи, обратился к баронессе как можно ласковее:
— Сударыня, уверяю вас, что мы не причиним вам никакого зла. Даже с бароном наш отец не хотел сражаться и всячески уговаривал его быть друзьями. Но что сделано, то сделано, и теперь по договору, который предложил ваш муж, замок и ваши дети наши.
— Нет! Я сброшусь со стены!
На этом месте Консанс пригнулся к коню и заржал. Я посмотрел на него удивлённо:
— Ты чего?
— Представил, как мы её будем за ноги из этого сугроба вытаскивать, как морковку.
Я посмотрел на сугроб, который намело под защитной площадкой. О безопасности здесь не заботились совсем. Мало того, что сугроб не разгребали, на него ещё навалили снега, когда расчищали путь к воротам. В этот сугроб можно было прыгать ради забавы даже с нашей главной башни. Я не удержался и тоже засмеялся.
Баронесса почуяла неладное и перевесилась за край боевой площадки, посмотреть, чего мы ржём. Размер сугроба под площадкой её впечатлил.
В дело вступила Сигура:
— Почтенная матушка, заканчивайте комедию. Дело проиграно полностью. Барон ага Долиган держит слово и вас не обидят.
— Нет! Я буду сражаться! У меня тоже есть способности, я легко положу этих двух щенков!
— Положишь. А потом придут их братья и отец. И что ты с ними будешь делать? Голову тебе отрубят, и всё, — уговаривала Сигура.
— Я требую, чтобы меня отпустили с детьми и подарками мужа, к моему отцу!
Консанс посмотрел на меня. Я пожал плечами:
— Нам эта тётка не нужна. Дети её станут бойцами лет через пятнадцать, не раньше. Тоже нам не очень нужны, обуза на это время.
— Вам предоставляется свободный выход, — торжественно объявил братец.
Бывшая баронесса Пфальфен выехала буквально через пять минут. Сложила всё барахлишко заранее, значит. Вместе с баронессой ушла дюжина стражников. Тоже хорошо. Преданные барону стражники были угрозой.
Остальная челядь выстроилась во дворе, чтобы встречать новых господ. На лицах у людей был только страх, задней мысли не виднелось ни у кого, что тоже было хорошо.
Консанс обратился к ним с короткой речью в духе «кто служит хорошо — живёт счастливо». Предложил тем, кто чувствует себя преданным прежнему господину без каких-либо обид перейти мужиковать в село. Двое стражников подняли руки. Консанс отпустил их кивком. Люди начали собираться и вскоре выехали из замка вместе с семьями.
Консанс с господином Иркинором отправились проверять личные покои господ, я пошёл смотреть стены замка и прочее хозяйство. Оказалось, что замок был запущен даже в большей степени, чем мне казалось. Во многих местах брёвна ограды покосились так, что между ними можно было пройти, а в одном месте участок длиной в десять шагов вообще лежал на земле. Понятно, что барон больше надеялся на личную силу, а не на стены замка, но так ведь и волки могут проникнуть, и просто расхитители…
Запасы кормов для животных и общие запасы зерна показались мне подозрительно малыми.
После обильного праздника по случаю нашего успешного прибытия мы спали долго. Мне приснилось, как я сижу на высоком троне и свысока смотрю на то, как селяне приносят к трону и складывают разные дары: овощи, зерно и дочерей. Дочери почему-то были маленькими, как котята, совсем раздетыми и весело прыгали в коробах, в которых их принесли, поглядывая на меня красивыми глазам. А я при этом смотрел на эту всю картину и лопался от гордости за то, что это всё моё и никто не смеет мне ничего сказать поперёк. Проснувшись, я решил, что это опять бесовские внушение, и напомнил себе, что дела двигаются только тогда, когда делаешь их со смирением и любовным вниманием. Пришлось даже молиться, прочитал три молитвы, чего раньше со мной не случалось. Хотя отец Михидо требовал, а мы всегда врали, что молились на ночь и утром.
Поутру принялись распределять людей по работам. После всех изменений у нас осталось трое местных стражников и четверо наших. Маловато для такого замка. Решили при походе в село набрать ещё стражников. Оставив часть людей на ремонте ограды, пошли в село с одним местным стражником и двумя нашими. С нами увязалась и Сигура.
Поместье старосты деревни было похоже на замок куда больше, чем замок его господина. Все брёвна ограды были в порядке, ворота поражали мощью, и к ним была даже пристроена боевая платформа. Староста деревни был гигантом, огромным мужиком крайне свирепого вида. Под стать ему были его дворовые собаки, огромные и злые. Даже ему стоило трудов оттащить собак к привязи.
В ответ на наши приветствия староста только рыкнул. На все остальные вопросы Консанса он тоже отвечал односложно, а иногда просто рыками. Когда я спросил, бывают ли у них нападения волков, он впервые произнёс несколько фраз:
— Бывают. Много скотины в этом году загрызли у мужиков прямо в хлевах и девочку одну.
Я спросил, проводится ли у них патрулирование вокруг села против волков, и есть ли кольцевая дорога, чтобы мы могли на лошадях проверять. Староста искренне удивился:
— Зачем? Это же сколько трудов.
— Так ваших же детей загрызть могут.
Сказав это, я понял, что сглупил — внутрь ограды старосты никто не пробрался бы, а если бы
