непременно рассказать всё это той женщине, с которой был едва знаком, и которую звал только по имени-отчеству. Тотчас набрал номер её телефона и стал пересказывать то, что недавно привиделось. После этого ему уже стало под силу иногда засыпать и даже думать о дальнейших творческих планах и начинаниях. Вспомнил он и то, как однажды ему пришла на ум мысль, что человек живёт до тех пор, пока у него есть желание интимной близости. Короче, с этого момента началось его освобождение от «предсмертного беспокойства». А когда болезнь стала постепенно проходить, и он смог выходить на прогулки, то на берегу горной речки встретился с той роковой женщиной. Завидя его, она резко остановилась — вид у неё был замкнутый и недоброжелательный — и буквально выпалила: — Теперь я после вашего телефонного звонка при встречах буду говорить вам только «здравствуйте» и «до свидания», не более того. И вы, — чётко добавила она, — не пытайтесь ко мне подходить». Он смутился и не нашёлся, что ответить. Однако при второй встрече, он, чтоб предварить её уход от разговора, стремительно обратился к ней: — «Да поймите вы, — что благодаря тому «видению», ко мне вернулась жизнь, и я, наконец, стал таким, каким был до болезни!» Тут она буквально шарахнулась от него. И он едва успел крикнуть ей вослед: — Тогда верните мне подаренную вам книгу, где описана смутившая вас сцена Адама и Евы! — На что она на ходу, подчёркивая неприязнь, ответствовала: — Я разорвала эту книгу в клочья и выкинула в мусорку!»… Однако месяц спустя, она всё-таки позволила ему приблизиться к себе, а когда он неосторожно напомнил ей о «спасительном сне», она вновь возмутилась: «Вас это, может, и «спасло», но причём здесь я? Да поймите и вы тоже, что всё, что происходило там, в вашем сомнительном сне, меня унижает и оскорбляет!».
Прошёл ещё месяц, он, как обычно, пришёл на речку и, поднимаясь вверх по течению, с интересом наблюдал, как тренер-кинолог упражнял свою овчарку, кидая попеременно то мячик, то обшитый плотной тканью диск. Догнав мячик, она доставляла его в зубах тренеру, а тот моментально закидывал в другую сторону уже диск, который она на ходу ловила в воздухе и возвращала хозяину. Задание повторялось, и удивляло то, с какой охотой собака бросалась выполнять упражнения. А позже, возвращаясь с прогулки и спускаясь вниз по ущелью, он снова увидел ту же овчарку. Теперь она несла в зубах длинную и толстую, почти, как бревно, палку-оглоблю, а он, пропуская собаку с громоздкой ношей, пожалел её и вслух заметил тренеру: — Ну, вы даёте: то мячик с диском, а теперь вот почти бревно в зубах у собаки — не жалко? — На что тот спокойно ответил: «Ничего особенного, это же рабочая собака, сейчас она на профилактической тренировке». И тут он, после разговора с кинологом, вдруг увидел свою знакомую роковую женщину, стоящую у прибрежной железной изгороди. «Кого я вижу?! — воскликнул он, — так неожиданно, здравствуйте! Удивительно, что я сразу не увидел вас на прогулке». Она повернулась к нему, и он просиял, он рад был от того, что не обнаружил гнева на её лице. И уже вместе они стали спускаться по тротуару вниз, а он почему-то начал, как и раньше, говорить про свою болезнь, которая наконец-то прошла после его загадочного «видения». Они шли, и женщина молчала, слушая его, беседа проходила ровно. «Слава Богу, её гнев прошёл, и жизнь продолжается, как прежде размеренно, и даже лучше», — подумал он, ощущая её рядом с собой, теперь уже благодушную и доброжелательную.
