«Недуг», но много ли ночью сделаешь...
В это же время у Булгакова возникла мысль «создать грандиозную драму в 5 актах к концу 22-го года. Уже готовы наброски и планы», сообщает он в Киев. Мысль эта увлекла его «безумно». И он просит Надю собрать в Киеве весь материал для исторической драмы, «все, что касается Николая и Распутина в период 16 и 17 годов (убийство и переворот)», «газеты, описание дворца, мемуары, а больше всего «Дневник» Пуришкевича — до зарезу!», «описание костюмов, портреты, воспоминания и т. д.». А в Москве «Дневника» не оказалось. Если сестра достанет «Дневник» на время, то просит ее описать все, что касается «убийства с граммофоном, заговора Феликса и Пуришкевича, докладов Пуришкевича Николаю», теперь же списать дословно и послать ему в письмах. Конечно, он понимает, насколько это сложно и обременительно, но сестра должна понять, как эти материалы для него важны и необходимы. Он опасается, что «при той иссушающей работе», которую он ведет, ему никогда не удастся написать ничего путного, но ему «дорога хоть мечта и работа над ней».
Но материалы из Киева не поступали, и Булгаков спрашивает сестру: «...чего ж ты не пишешь?» А потом, видимо, из-за отсутствия материалов он и вовсе охладел к этому «грандиозному» творческому замыслу. Да и столько забот возникало у него каждодневно, что сил на все просто не хватало. В том же письме Н. А. Земской 1 декабря 1921 года он подробно описывает, как ему удалось остаться в комнате Андрея Михайловича Земского. Контора дома попыталась выселить Булгакова, но он, доведенный «до белого каления», сдерживал себя, не вступал ни в какую войну, «дипломатически вынес в достаточной степени наглый и развязный тон со стороны смотрителя», да и Андрей Михайлович проявил твердость и не дал выписать Булгаковых. «Пока отцепились», — констатирует Булгаков факт перемирия с «конторой нашего милого дома».
Пусть вспомнит читатель эти военные действия Булгакова с наглым и развязным смотрителем дома при чтении «Собачьего сердца», пьесы «Иван Васильевич» и др. Швондер и Бунша скорее всего списаны «с натуры».
Из этого же письма мы узнаем, что Булгаков заведует хроникой «Торгово-промышленного вестника», частной газеты, в которой он проводит «целый день как в котле». «Я совершенно ошалел. А бумага!! А если мы не достанем объявлений? А хроника!!! А цена!» — все эти восклицания Булгакова как бы предвещали, что частная газета долго не протянет. И действительно газета скоро прекратила свое существование, вышло только шесть номеров.
Снова нужно искать работу. Булгаков надеется на то, что его корреспонденция «Торговый ренессанс», которую он отправил в Киев, подойдет какой-нибудь киевской газете, надеется стать «столичным корреспондентом по каким угодно вопросам», может писать подвальные художественные фельетоны о Москве... Пусть вышлют приглашение и аванс. Сестра должна понять его чувства, его настроение, когда он только что узнал, что вместе с «Вестником» вылетает в «трубу». «Одним словом, раздавлен, — заканчивает он письмо Надежде. — А то бы я описал тебе, как у меня в комнате в течение ночи под сочельник и в сочельник шел с потолка дождь... переутомлен я до того, что дальше некуда».
В своих корреспонденциях, фельетонах, «Записках на манжетах» Михаил Булгаков подробно рассказывает о первых месяцах жизни в Москве, о том, как поступил на службу в ЛИТО Главполитпросвета при Наркомпросе, как стал сотрудником «Торгово-промышленного вестника», как пытался организовывать объявления, чтобы поддержать коммерчески этот «вестник», о том, как остался без места, а значит, и без средств к существованию.
В воспоминаниях «Нас учила жизнь» А. Эрлих, прибывший в Москву осенью того же 1921 года, рассказывает о том, как он встретился с Булгаковым в ЛИТО и как они одновременно поступили на службу. А. Эрлих вошел в обширное помещение, где сидел старик и скучающе поглаживал усы. А. Эрлих дал ему папиросу, разговорились. Старик, слушая Эрлиха, пригласил еще кого-то к своему столу: «Я оглянулся. Худощавый человек в легком летнем пальтишке, с предупредительно вежливой улыбкой на лице продвигался от порога огромной комнаты к далекому столу с такой же почтительной и удивленной настороженностью, с какой я сам проделывал тот же путь несколько минут назад... Новый посетитель объяснил в свою очередь, что ищет работу. Врач по образованию, но литератор по профессии, он недавно приехал из Киева и хотел бы быть полезен литературному отделу Главполитпросвета...»
Заместитель заведующего ЛИТО предложил написать заявки, а к завтрашнему дню договориться между собой, кто будет секретарем отдела, «правой рукой» старичка, а кто инструктором; у него оказалось как раз два места. Вскоре они вместе вышли на бульвар и договорились, что секретарем станет Булгаков.
Так Булгаков оказался «правой рукой» заместителя заведующего ЛИТО, а заведовал отделом А. С. Серафимович.
Чем же они занимались в ЛИТО? «С каждым днем становилось все яснее, что «ЛИТО» — учреждение случайное и нежизненное. Ни определенных функций, ни материальной базы у отдела не было... Ни одного из своих проектов литературного общения с рабочими на заводах и фабриках осуществить я не успел; государство отказывалось от многих излишеств недавнего времени, в том числе от таких, как «ЛИТО». Мы выбыли в разряд безработных вместе с нашим начальником-мечтателем в серой папахе. Взамен последней зарплаты и выходного пособия каждому из нас предложили по ящику спичек» (Нас учила жизнь. М., 1960. С. 11–26).
С юмором расскажет Булгаков об этом периоде жизни в «Записках на манжетах». А пока в поисках работы Булгаков «вошел в бродячий коллектив актеров», «плата 125 за спектакль, убийственно мало, — признается он в дневнике. — Обегал всю Москву — нет места». Но в письмах сестрам Наде и Вере 24 марта 1922 года он сообщает, что «очень много» работает, служит в большой газете «Рабочий» и заведует издательской частью в научно-техническом комитете у Бориса Михайловича Земского, что «устроился только недавно». 18 апреля 1922 года в письме к Н. Земской он называет еще одну свою службу: «временно конферансье в маленьком театре», «Я веду такой образ жизни, что не имею буквально минуты».
В это время произошло событие, которое существенно отразилось на жизни Михаила Булгакова: 26 марта 1922 года в Берлине вышел первый номер газеты «Накануне» под редакцией Ю. В. Ключникова и Г. Л. Кирдецова, при ближайшем участии С. С. Лукьянова, Б. В. Дюшен и Ю. Н. Потехина. В передовой статье, так и озаглавленной — «Накануне» — Булгаков нашел мысли, которые и у него не раз возникали: «Все ценное, что мир веками накопил в непрестанном творчестве, должно быть бережно и
