Книга Лучшая страна в мире - Эрленд Лу

Но вот стоит моя машина, и атлас дорог лежит на том самом месте, где я его оставил, на пассажирском сиденье, раскрытый на странице с Фрогнер-парком, похожим по очертаниям на африканскую страну с произвольно проведенными границами. Я сую жетон в щель автомата, шлагбаум поднимается, и я еду домой. Я собирался куда-нибудь прокатиться, хорошенько прокатиться на машине, я — хороший водитель, и мне хорошо думается во время езды, и я собирался поехать куда-нибудь подальше, покататься подольше и как следует подумать о Финляндии, но то, что случилось в павильоне при штрафной автомобильной стоянке, отбило у меня всякую охоту кататься. Я отправляюсь домой и ставлю машину на то самое место, где она стояла перед тем, как ее оттуда забрали, потому что это надежное место и улица уже вымыта и подметена, и машина может спокойно стоять там еще год, так как улица вымыта и подметена, а семнадцатое мая пускай себе приходит со всеми парадами, национальными костюмами и эмоциями, меня это не касается, я все равно не буду участвовать, теперь мое дело — Финляндия, надо отрабатывать деньги, так я думаю. Финляндия — демократическая страна, пишу я. Современная демократическая страна. Это всегда хорошо звучит. Людей так и тянет посетить демократическую страну, которая покрыта сплошной сетью мобильной телефонной связи. Так я и пишу: Финляндия — современная демократическая страна, где мобильная связь обеспечена на всей территории. В Финляндию можно ехать со своим мобильником и спокойно продолжать посылать оттуда текстовые сообщения, разговаривать по телефону и все такое прочее. Эта информация в первую очередь рассчитана на семьи, в которых есть подростки, отмечаю я про себя. Когда подростки услышат, что в Финляндии здорово действует мобильная связь, что она, можно сказать, родина мобильного телефона, они начнут приставать к родителям, чтобы те взяли их с собой. Подростки могут ехать на заднем сиденье и рассылать текстовые сообщения своим друзьям, которые остались в Норвегии или отправились отдыхать в другие современные демократические страны, они могут поддерживать процесс коммуникации с помощью кратких текстовых сообщений — способом, который энергично осваивается только молодежью да кучкой фольклористов, это свой особый мир, тут главное — постоянно поддерживать коммуникацию, не прерывая ее даже на лето, и Финляндия — это идеальная страна для того, кто во время путешествия хочет посылать текстовые сообщения, пишу я дальше. А если уж тебя интересует эта область, можно посетить Нокию. Нокия — это город, так мне кажется и так я пишу. Нокия — это город, во всяком случае это населенный пункт с чрезвычайно высоким, прямо-таки кипучим, уровнем деловой активности; в то время как другие производители мобильных телефонов переживают спад, Нокия отлично держится на плаву, она лидирует, она абсолютный лидер в гонке, кроме мобильных телефонов там изготавливают автомобильные покрышки и резиновые сапоги и, наверное, еще всякие другие вещи, и все эти вещи можно купить, пишу я в брошюре, и это еще одна приманка для подростков — вещи, которые можно купить. Нокия стоит того, чтобы ее посетить, пишу я и иду спать. Я лег и хочу уснуть, но никак не засыпаю, потому что не могу прогнать мысли о том, как молодая женщина из павильона на штрафной площадке просила меня ездить осторожно. Я не сплю и думаю, как же я ехал из Согна домой. Был ли я на этот раз чуть осторожнее, чем обычно? Я всегда езжу осторожно, но сегодня, как мне кажется, я ехал еще осторожнее, чем всегда; между прочим, я пропустил всех, пережидая на развязке около Бислета[8], я стоял и не трогался, хотя была моя очередь, и почему же я так поступил? Потому что она меня попросила, потому что я воспринял ее слова как заботу, как страх за меня, если я пострадаю по собственной неосторожности? Кто-то попросил меня быть осторожным, а я не припомню, чтобы раньше кто-нибудь обращался ко мне с такими просьбами; с противоположными, правда, тоже никто не обращался, чего не было — того не было, никто не высказывал пожелания, чтобы я ездил неосторожно, но то, что она так сказала, было все-таки очень приятно и мило, и я действительно ехал на этот раз с особенной осторожностью, а теперь пот никак не могу отмахнуться от этой мысли. Я истаю и одеваюсь, хотя уже наступила ночь. Обыкновенно я никогда не вставал и не одевался среди ночи. Что это я? Такого со мной не бывало. Это текучий поступок, но я все равно это делаю. Что-то не получается у меня этой ночью быть таким, как всегда. И вот я лежу среди леса, в лесочке возле компостного поля в Согне. Внизу видна коммунальная штрафная площадка для автомобилей. Мне хорошо видно всех, кто приходит и уходит, площадка работает круглые сутки и прекрасно освещена, поэтому видно все, что там делается. Я лежу в спальном мешке, дышу компостным запахом, ветер дует со стороны компостного поля, донося густой запах перегноя, садового мусора в различных стадиях гниения; пахнет хорошо, и я едва смею подумать о том, что же я делаю. Это иррационально. Это противно многому из того, что входит в мои каждодневные привычки, но сейчас ночь, а не день, и в эту ночь я стал немножко другим, потому что кто-то попросил меня ездить осторожно. Я сам себе не смею признаваться, но, кажется, дело обстоит таким образом, что я нарочно припарковал машину с нарушением правил. Я долго кружил, пока не нашел улицу, которую коммунальщики собираются мыть, там я оставил машину, а сам торопливо удрал. Осталось недолго ждать, когда ее привезут, думаю я. Наверное, ее уже забрали со стоянки, потому что она стояла очень неудобно и мешала уборочным машинам. Наверное, они только покачали головами, глядя на то, как я удирал, они кричали мне вслед, но я точно оглох и сделал вид, что не слышу, а сам припустил от них, как мальчишка. А вот и моя машина, приехала на платформе, которая забирает брошенные автомобили. Я вижу, как шофер заезжает на стоянку и сгружает ее, затем он идет в дом и сообщает дежурным номер; не ей, я проверял; я вижу тех, кто сидит в доме; она, наверное, придет утром, думаю я; я надеюсь, что она придет; у них, вероятно, есть твердый график, и тот, кто работал с утра, не работает вечером или ночью; значит, она придет утром, говорю я себе, и тогда я спущусь вниз и выкуплю свою машину, и буду вести себя понапористей, чем в прошлый раз. Я сам не совсем понимаю, чего добиваюсь, но какая-то цель у меня есть; я должен, по крайней мере, выяснить, серьезно ли она говорила, когда просила меня быть поосторожнее, или сказала это просто так, как все мы чуть не каждый день говорим разные вещи не от сердца, а только потому, что так принято говорить, чтобы поддержать процесс коммуникации, его ведь необходимо поддерживать во что бы то ни стало, любой ценой, ведь, если он остановится, все растечется и поплывет, и наша жизнь будет размыта водой, вода источит ее, пока она не станет плоской, как лепешка, сойдет на нет, остановится в нулевом времени.

Компост, подумал я. Весной многие начинают думать о компосте. Я в самой гуще этого запаха, так что не могу о нем не думать. Люди свозят сюда свой садовый мусор, а увозят землю, хороший перегной, получившийся из прошлогоднего мусора, это круговорот и круговращение, не вечное, отнюдь не вечное, однако существует все же круговорот, который будет продолжаться и в обозримом будущем. Растения в саду обрезают и все срезанное свозят сюда, здесь это превращается в землю, которая снова попадает в сад, и на ней опять что-то вырастает, чтобы вновь превратиться в землю. Так сказать, из земли — в землю. Весна — самое сырое время года и самое неясное, ведь кто знает, что появится на поверхности, когда сойдет снег, превратившись в воду, — всякое может появиться. Весна все изменяет, а сегодня я очутился в самом центре; вокруг меня ночь и весна, и вот я в самом центре. Я прихватил собой фонарь, который прикрепляется на голове, это позволяет писать, иначе время будет тянуться тоскливо и долго, пока ты, забравшись в спальный мешок, ждешь, когда, наконец, определенный человек придет на работу. Я набрасываю кое-какие заметки о Финляндии. О финских лесах. Мне вдруг вспомнилось, что в Финляндии много лесов. Там мало перепадов высоты и много леса. Вечное стремление природы привести все к плоскому состоянию осуществилось здесь в более полной степени, чем во многих других странах, записываю я для памяти. Плоская равнина и леса, — следовательно, идеальная страна для тех отдыхающих, которые любят равнинность и лес. Если, например, вы не раз проводили отпуск в Дании, а кто же туда не ездил — все норвежцы ездили, в особенности те, у кого маленькие дети, потому что в Дании к детям особенное отношение и вообще там хорошо; так вот, если вы не раз там бывали и поняли, что вам нравится равнина и недостает только леса, тогда Финляндия для вас идеальное альтернативное решение, записываю я. Все, кого тянет в равнинные леса, спокойно могут выбрать Финляндию, продолжаю я дальше, они не будут разочарованы. В Финляндии произрастают все основные породы хвойных деревьев — ель, например, и благородная ель, лиственница и сосна, а кроме того, там есть дрозд, и чижик, и скворец, о которых я упоминал выше в другом контексте, записываю я с удовольствием, потому что, как мне кажется, умело вставляя в разных местах брошюры пассажи о пташках, я воздействую на сознательном или подсознательном уровне на скрытого в душе читателя любителя птичек, они будут мелькать, как мгновенные вспышки: мелькнули птички — и нету, вновь мелькнули и опять нет, даже не успеешь заметить, откуда что взялось, но почему-то вдруг поймаешь себя на том, что ты преисполнен любви к птичкам; а все дело в технологии рекламы и маркетинга в их самом циничном проявлении, думаю я, сидя в своем спальном мешке, и это уже граничит со злонамеренным использованием возможностей, присущих средствам массовой информации, но раз уж я владею этими возможностями, то почему бы мне не воспользоваться ими на всю катушку, как пользуются все остальные; и этот прием мелькающих коротких вставок про птичек, который я применяю, ничем не отличается от того, который был применен в клипе группы «Пинк Флойд» «The Wall»[9], где повторяется вставной кадр с изображением устрашающей головы, напоминающей череп: всего один кадр, мелькающий со скоростью одной двадцать четвертой доли секунды, потому что кинолента, как мне рассказывали в университете, крутится со скоростью двадцать четыре кадра в секунду — кстати, в видеофильмах в секунду проходят двадцать пять кадров, — но черт с ним, с видео, я сейчас говорю о кино; лента кадр за кадром прокручивается через проекционный аппарат при помощи хитрой штуки, которая называется мальтийским крестом: он подает один кадр, затем стоп, подает следующий — и стоп, так что на самом деле в промежутках между кадрами мы видим полную темноту, но наш мозг этого не замечает, а ведь говорят, что наш мозг — точнейший инструмент, но, очевидно, это неправда, раз его может обмануть мальтийский крест, тогда как мозг сам заполняет светом и цветом мелькающие промежутки тьмы, а на одном из кадров в пинкфлойдовском клипе «The Wall» показана отвратительная голова, подобно тому как один или два кадра в моей брошюре показывают птичек, твое сознание не успевает их регистрировать, но мозг воспринимает и передает импульс в ту область коры, которая любит птичек с тех пор, как люди и птички впервые подружились друг с другом и эта дружба стала для них необходимым условием выживания; глупенькое, но все же счастливое время — время, когда все еще не потекло, как теперь, когда многое прочно стояло на месте, когда вода не подступала так близко, идеальное время; возможно, лучшее из всех времен, записываю я.