Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Палера также с фонарями на грунте, усеянном цветами. Прелесть да и только! [см.: {399}: 1]
И далее — несколько лет спустя:
Если желаете иметь елку великолепную, так сказать, изящную, закажите с утра г. Излеру, в его кондитерской, в доме Армянской церкви, на Невском проспекте. Тогда будете иметь елку на славу, которою и сами можете любоваться. Обыкновенные, но прекрасно убранные елки продаются в кондитерской г. Лерха… [см.: {402}: 1]
Из содержания этих рекламных статеек видно, что наряду с деревьями в кондитерских продавались и подарки — игрушки, книжки, сласти:
В кондитерской-кофейне (café-restaurant) г. Доминика продаются прекрасные елки, со всем убранством и множеством сахарных игрушек. В кондитерской г. Излера продаются также превосходные елки, парижские картонажи и игрушки [см.: {401}: 1].
Стоили такие елки очень дорого («от 20 рублей ассигнациями до 200 рублей»), и поэтому покупать их для своих детей могли только очень богатые «почтенные маменьки», на которых в первую очередь и рассчитывала реклама:
Но без елки нет в семействе праздника. Если вы, почтенные маменьки, не обзавелись еще елкою, заезжайте в кафе-ресторан г. Доминика, на Невском проспекте, в доме Петровской церкви. Мы еще никогда не видели в Петербурге так красиво убранных елок, как в нынешнем году у Доминика… Елки выносят одну за другою, и ряды беспрестанно пополняются [см.: {404}: 1].
На первых порах «немецкое нововведение» было доступным лишь состоятельным семьям, в которых организация рождественского праздника с елкой с каждым годом становится все более и более привычной. О продаже елок на петербургских рынках в это время еще ничего не слышно. Торговля ими началась несколько позже — с конца 1840‐х годов. Продавались елки у Гостиного двора, куда крестьяне привозили их из окрестных лесов. Это, конечно же, значительно снизило цену на деревья, хотя городские бедняки все равно далеко не всегда могли позволить себе удовольствие устроить елку. Ведь помимо самого деревца требовались еще и елочные украшения, и свечи, и подарки для детей. В повести Д. В. Григоровича «Зимний вечер» (1855) бедный петербургский уличный артист переживает по поводу того, что не в состоянии устроить своим детям елку: «На совести отца лежала елка, которую обещал к Рождеству и которой не было» [см.: {108}: 324].
Если бедняки не могли позволить себе приобрести даже самую маленькую елочку, то богатая столичная знать уже с конца 1840‐х годов начала устраивать настоящие соревнования: у кого елка больше, гуще, наряднее, богаче изукрашена. «Дети одного моего приятеля, — писал И. И. Панаев, — …разревелись оттого, что их елка была беднее, нежели у их двоюродных сестриц и братьев…» [см.: {319}: 91]. В качестве елочных украшений в состоятельных домах нередко использовали не специальные елочные игрушки и мишуру, а настоящие драгоценности и дорогие ткани. Концом 1840‐х годов датируется и первое упоминание об искусственной елке, что считалось особым шиком:
Один из петербургских богачей заказал искусственную елку вышиною в три с половиной аршина, которая была обвита дорогой материею и лентами; верхние ветки ее были увешаны дорогими игрушками и украшениями: серьгами, перстнями и кольцами, нижние ветви цветами, конфектами и разнообразными плодами [см.: {446}: 87].
К середине XIX века немецкий обычай прочно вошел в жизнь российской столицы. Елка становится для жителей Петербурга вполне привычной. В 1847 году Н. А. Некрасов упоминает о ней как о чем-то всем знакомом и понятном:
«Все же случайное походит на конфекты на рождественской елке, которую так же нельзя назвать произведением природы, как какой-нибудь калейдоскопический роман фабрики Дюма — произведением искусства» [см.: {284}: XI, кн. 1, 30].
Слово «елка» начинает использоваться в метафорическом, переносном смысле, когда возникает необходимость охарактеризовать что-либо или же кого-либо, обвешанного блестящими вещицами. А. Ф. Кони вспоминает, как в 1850‐х годах маленький мальчик на вопрос матери «Кто этот дядя?» о пришедшем к ним с праздничным визитом господине с большим количеством орденов и значков на груди отвечает: «Знаю, это елка» [см.: {198}, 61].
Само дерево, использовавшееся в качестве главной принадлежности детского семейного праздника Рождества, первоначально известное под немецким наименованием Weihnachtsbaum, первое время называлось «рождественским деревом», но вскоре получило имя «елки», закрепившееся за ним навсегда. «Елкой» стал называться и праздник, устраиваемый по поводу Рождества (первоначально — новогодний праздник для детей): «пойти на елку», «устроить елку», «пригласить на елку». Немецкое название, выйдя из употребления, с этих пор стало встречаться только в переводах произведений западноевропейских писателей и в стилизациях, как, например, в повести Анны Зонтаг «Сочельник перед Рождеством Христовым» (1864). Здесь усыновленный немцем-лесничим и выросший в его доме мальчик, будучи уже взрослым, в сочельник приходит в отчий дом и приносит детям «рождественское дерево» и подарки [см.: {161}: 153].
Говоря об обычае елки, необходимо различать два понятия: елку как помещаемое в жилье вечнозеленое дерево, изображающее собою «неувядающую благостыню Божию» и являющееся символом неумирающей природы (то есть само украшенное рождественское дерево — Weihnachtsbaum), и елку как детский праздник в честь этого дерева (детский новогодний или рождественский праздник с танцами, играми вокруг украшенной елки — Weihnachtsabend). В. И. Даль заметил по этому поводу: «Переняв, через Питер, от немцев обычай готовить детям к Рождеству разукрашенную, освещенную елку, мы зовем так иногда и самый день елки, сочельник» [см.: {113}: I, 519].
Русская елка во второй половине XIX века
«Милая немецкая затея»: освоение елки в России
…Какая умиротворяющая праздничная струя носится в это время в воздухе.
М. Е. Салтыков-Щедрин
Освоение в России рождественской елки поражает своей стремительностью. Если в начале 1830‐х годов о ней еще говорилось как о «милой немецкой затее», то в конце этого десятилетия она уже «входит в обыкновение» в домах петербургской знати, а в течение следующего становится в столице широко известной. В середине века из Петербурга, превратившегося в настоящий рассадник елки, она «развозится» по всей России: по ее губернским и уездным городам, а некоторое время спустя — и по дворянским усадьбам. К концу столетия елка была усвоена как в городе, так и в поместье.
Провинция, конечно, отставала от столицы, хотя и не слишком сильно: регулярные и разнообразные связи с Петербургом немало способствовали быстрому распространению елки. Отдельные свидетельства знакомства с ней провинциалов датируются началом 1840‐х годов. Я. П. Полонский, отроческие годы которого прошли в Рязани, вспоминает, что до
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
