Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 169
в 1917‐м они подняли Балтийский флот. Он руководил Лесным институтом и опубликовал книгу “Аграрный вопрос в Вест-Индии”. У нас он представлял крайне левое крыло, близкое к группе [Тимофея Владимировича] Сапронова (Сапронов в годы Гражданской войны был одним из лидеров группы демократического централизма, после Х съезда РКП(б) с ним осталась очень компактная группа единомышленников, которую не считал целесообразным додушить Ленин. Со временем бывшие децисты, оставшиеся с Тимофеем Владимровичем, начали ориентироваться главным образом на подпольную деятельность. – С.В.), которая считала перерождение режима завершившимся. Лицо Дингельштедта, поразительно и вдохновенно некрасивое, выражало непоколебимое упорство. “Этого, – думал я, – никогда не сломить”. Я не ошибся – он, не выказав слабости, прошел тем же путем, что и Яковин. На наших собраниях обычно председательствовала “Бабушка”. Отяжелевшая, седовласая, с добрым лицом, Александра Львовна Бронштейн была сама верность принципам и здравый смысл. За плечами у нее было около 35 лет революционной деятельности, ссылка в Сибирь; она была подругой первых лет борьбы Троцкого, матерью его дочерей Нины и Зины (обе вскоре погибли…). Теперь ей разрешали лишь преподавать начала социологии подросткам, не достигшим пятнадцати лет, и это продолжалось недолго. Я знал немного таких свободомыслящих марксистов, как Александра Львовна. Николай Павлович Баскаков, невысокий энергичный человек с большим шишковатым лбом и голубыми глазами, считал оздоровление режима проблематичным. Не знаю, что сталось с ним в тюрьмах. Кроме того, Чадаев и я, специализирующийся на международных вопросах. Вот и весь состав Центра»[198].
(Обратим внимание на интересный факт: в своих воспоминаниях Серж вначале «настаивал» на том, что «в Ленинграде никогда не существовало иного Центра Левой оппозиции»[199], однако затем признался, что в Центре были даже «списки» троцкистских «руководителей»[200]. Данная неточность ставит под сомнение и заверения Виктора Сержа в том, что Чадаев был единственным из членов этой фракционной организации, кто, предвидя политические процессы тридцатых годов, «осмелился заговорить о второй партии – в частном порядке»[201].)
Что же касается фракционной «тройки» Сталина, Зиновьева и Каменева, то в процессе «организационной эволюции» она была, по свидетельству Г.Е. Зиновьева, расширена до другого «неофициального фракционного центра, т. н. “семерки”, со включением в число ее председателя ЦКК т. Куйбышева [Валериана Владимировича] и исключением т. Троцкого, подотчетной только пленуму фракции»[202]. Словосочетание «пленум фракции» в тексте партийного «литератора» не случайно, оно выдает изрядную степень формализации деятельности «семерки».
Никита Сергеевич Хрущев не случайно уделил внимание в своем эпохальном докладе 1956 г. «О культе личности и его последствиях», по его определению, «терминологии картежника»[203]. Хрущев заявил о том, что многие вопросы принимались «без коллективного обсуждения», «серьезно принижалась роль Политбюро ЦК, дезорганизовывалась его работа созданием различных комиссий внутри Политбюро, образованием т. н. “пятерок”, “шестерок”, “семерок”, “девяток”»[204]. Данная традиция в партии ведет свое начало со времен РСДРП, когда после Первого съезда 1898 г. двое из трех членов ЦК изменили название партии вопреки воле съезда. Упомянутые неформальные руководящие центры времен «позднего Сталина» ведут свою историю со времен «коллективного руководства» РКП(б) двадцатых годов. История «узких составов ЦК», в частности фракционной «семерки», изучена нами в специальном исследовании об эволюции высшего руководства РСДРП – РСДРП(б) – ВКП(б) – КПСС в 1898–1964 гг.[205] Приведем лишь основные факты, имеющие отношение к теме настоящего исследования.
И в «тройке», и в «семерке» сразу же стал доминировать И.В. Сталин, что было предопределено и его деятельностью в качестве руководителя центрального партийного аппарата, и пребыванием (в отличие от председателя Петроградского совета Г.Е. Зиновьева) в первой столице, где его властные амбиции при всем желании не мог сдержать «покладистый»[206] (в сравнении с большинством других партийных вождей) Л.Б. Каменев, и резким падением зиновьевского авторитета во время третьего, основного, этапа Профсоюзной дискуссии в конце ноября 1920 г. – начале 1921 г.[207]
По справедливому замечанию Г.Е. Зиновьева (1926), «“Семерка” была создана не для борьбы с Троцким, а для того, чтобы приглушить нарастающие разногласия в руководящей группе и руководить партией. Фракция создается не в момент острой борьбы с т. Троцким, а как раз в момент разногласий ЦК со Сталиным. “Семерка” решала и вопросы Президиума ЦКК»[208], которые затем проводил в высшем партийно-контрольном органе член «семерки» В.В. Куйбышев.
Дело в том, что свое «единство» два претендента на власть, а также ближайший товарищ Г.Е. Зиновьева в Политбюро Л.Б. Каменев демонстрировали, лишь в ходе борьбы с Л.Д. Троцким. Еще 22 июля 1923 г. Зиновьев писал из Кисловодска «только»[209] Каменеву, выражая недовольство – пока очень сдержанно: «Получаемые протоколы не содействуют спокойному отдыху.
Зачем “расширительно” истолковали решение Пленума о Гуг…?
Зачем сняли [с поста члена Президиума ВСНХ РСФСР Ивара Тенисовича] Смилгу?
Зачем сняли Иоффе?
Зачем продолжают дергать больного (пишут: две недели не встает) [заместителя секретаря Северо-Западного бюро ЦК Ивана Михайловича] Москвина?
А сколько еще незаписанных постановлений такого же характера!
Эх, не будет добра из всего этого – вот увидишь!
[В Питере] появилась какая-то новая платформа в духе “Р[абочей] правды” (“Рабочая группа РКП(б)” – узкая оппозиционная группа под руководством Гавриила Ильича Мясникова. – С.В.) с “поминовением” тройки. Этих платформ становится что-то слишком много. […]
В инструкторы ЦК по нац[иональному] вопросу назначены, кажется, сплошь свирепые “анти-уклонисты” – [кавалер ордена Красного Знамени Мирзабек Таибекович] Ахундов и etc.
Хорошо ли это?
Напиши подробнее – утешь»[210].
Постскриптум, как водится, был едва ли не важнее основного текста записки:
«Сильно сомневаемся [Зиновьев успел обсудить вопрос с Бухариным и другими набиравшимися сил на водах политиками. – С.В.], чтобы решение подписать проливные конвенции было правильно.
В доброе старое время по поводу такого решения, как отзыв Иоффе, опросили бы всех членов ЦК.
Почему теперь нельзя было опросить членов П[олит] бюро, к[ото] рых по прямому проводу можно добыть в 5 минут? Нужно бы только немножко доброй воли»[211].
«Праведный гнев» Зиновьева по поводу отзыва Адольфа Абрамовича Иоффе свидетельствует о том, что в данный момент времени Григорий Евсеевич всерьез рассматривал возможность вступления во временный тактический союз с Троцким против Сталина: Иоффе был самым давним соратником и личным другом Льва Давидовича.
И.В. Сталин, «сделавшись генсеком», стал вести себя так же, как во второй половине 1918 – начале 1919 г. действовал «председатель ЦК РКП» Я.М. Свердлов. Только 3 января 1919 г., возмущенный произволом Я.М. Свердлова, И.В. Сталин написал записку В.И. Ленину, который мог положить конец единоличному решению вопросов руководителем Секретариата ЦК, а Г.Е. Зиновьев в 1923 г. пожаловался Л.Б. Каменеву, который на решительные действия способен не был (не то что один, но зачастую и в паре с самим Зиновьевым).
Л.Б. Каменев, судя по всему, переговорил с И.В. Сталиным по поводу недовольства их товарищей по большевистскому руководству. Во всяком случае 27 июля генсек направил Г.Е. Зиновьеву письмо, в котором рассказал о событиях в Германии и написал, что он-де «забыл […] написать в первом письме, что мы решили подписать конвенцию о проливах. Я думаю, что это единственно возможное решение. Оно принято
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 169
