Книга Херувим. Книга II - Полина Дашкова

Ранним утром, теплым и пасмурным, Сергей впервые выехал заворота базы на серебристой "капле" и отправился окольными путями наДолгопрудненское кладбище. Он ехал по тихим подмосковным дорогам. Еще неначался дачный сезон и машин было мало. Он включил музыку, открыл окно.

Серебряная "капля" легко летела по мокрому шоссе.Мимо проплывал лес, еще сонный, застывший в ожидании настоящего летнего тепла.Нищие деревни, осевшие деревянные дома. Бабки в платках и телогрейках торговалидомашней снедью под огромными рекламными щитами. Со щитов смотрели надменныетомные куклы мужского и женского пола и призывали оттянуться, влиться,сникерснуть. Поселки новых русских с трехэтажными виллами, коммерческие центрыс супермаркетами, ресторанами, казино. Храмы, ухоженные, отреставрированные,все до одного действующие. Небольшие деревенские кладбища. На голых черныхполях стаи галок. Серые бетонные заборы, обтянутые колючкой. Яркие новенькиебензоколонки, обязательно с небольшим магазином и кафе. Щиты рекламы, словностада фанерных разукрашенных попрошаек вдоль всех дорог.

Сергей притормозил возле старушек, купил банку молока, дватеплых пирожка, с мясом и с капустой, проехал мимо поселка, остановился вбезлюдном месте, на обочине, у леса, и, как только замолчал мотор, стал слышенсчастливый птичий щебет, шорох проснувшейся хвои, стук капель.

Он вышел из машины, перепрыгнул кювет, прошел несколькошагов по мягкой мокрой земле, снял темные очки и замшевую черную кепку, подышаллесным воздухом. Он, конечно, был точно таким, как на базе, но совершеннодругим. Возможно, забор с колючкой меняет состав воздуха. Огороженнаятерритория пахнет иначе, чем открытая. И еда на открытой территории имеетсовершенно другой вкус.

Сергей заметил поваленную сосну, вернулся к машине, взялбанку с молоком, пирожки. Усевшись на сосновый ствол, он позавтракал. Молокопахло сеном, хлевом, пирожки были похожи на те, что пекла мама. Он ел и пил неспеша, чувствуя, как с каждым глотком молока вливаются в него силы. Потомвыкурил сигарету, сел в машину и до Долгопрудненского кладбища доехал уже безостановок.

Могила была такой неухоженной, замусоренной, что первымделом он отправился к сторожам, попросил веник, мешок, принялся сгребать гнилыепрошлогодние листья. Каждую весну, примерно в это же время, они с мамой приезжалисюда и вдвоем делали то же самое, если, конечно, он был в Москве. Потом мамасажала цветы, анютины глазки, выпалывала сорняки, мыла маленький мраморныйпамятник с овальным портретом отца и золоченой надписью:

"Логинов Александр Иванович, 1936-1979".

Теперь рядом с отцовским был мамин портрет, в таком жеовале, и свежая гравировка: "Логинова Вера Сергеевна, 1940-1999".Люди, хоронившие маму, выбрали для памятника фотографию, на которой она совсеммолодая, моложе отца.

Он погиб где-то в Африке, возможно, в Замбии. Точной даты иместа его гибели мама так никогда и не узнала. В июне 1977 г. майор ГРУАлександр Логинов получил звание подполковника и был направлен в составе группывоенных советников в столицу Замбии город Лусаку. А в августе 1979 г. пришлоофициальное извещение. Подполковник Логинов геройски погиб, выполняя свойинтернациональный долг, посмертно награжден орденом Боевой славы второйстепени. Через три месяца его вдове вручили этот орден в красной коробочке,маленькую медную урну и документы на получение щедрой пожизненной пенсии.

Сергей хорошо помнил отца, правда, давно стерлась граньмежду его реальными детскими воспоминаниями и мамиными рассказами. Не толькослужба отца, но и множество мелочей, его окружавших, были тайной, и в детстветайна эта казалась Сергею прекрасной, возвышенной и благородной. Но когда онпогиб и мама сразу постарела лет на десять, очарование тайны значительнопоблекло. В четырнадцать лет лютая мужественная романтика больше не казаласьему главным и единственным качеством военной профессии, и это было хорошо,поскольку он собирался стать военным. Он делал свой выбор с открытыми глазами.Розовые очки не обязательно розовые, они бывают и цвета хаки.

Ограда и скамеечка требовали ремонта и свежей краски. Он судовольствием сделал бы все сам, но времени уже не оставалось. Он отправился ксторожам отдавать веник, договорился, заранее оплатил работу. Когда возвращалсяназад к могиле, машинально смотрел на памятники вдоль дорожки, читал имена,даты. В глаза ему бросился высокий белоснежный кусок мрамора, украшенныйвыпуклыми бронзовыми ветками. Странный памятник, дорогой, помпезный. В центреогромная цветная фотография молодой черноволосой девушки.

"Демидова Мария Артуровна, 1965-1985".

Могила была ухоженной, чистой. За высокой чугунной оградкойни одного гнилого листа. Рядом с камнем голый рябиновый куст.

"Красивая",- подумал Сергей, невольно задерживаявзгляд на лице девушки.

Большие серые глаза смотрели прямо на него. Гладкие черныеволосы падали на тонкие ключицы. Солнце пробилось сквозь мягкую хмарь, тениголых рябиновых веток скользнули по фарфору портрета, и на миг показалось, чтобледные губы вздрогнули в грустной улыбке.

"Всего двадцать лет. Что же случилось с тобой, МарияАртуровна? Тебя сбила машина? Ты тяжело неизлечимо заболела?" - Сергейпрошел уже мимо, но вдруг замер, оглянулся на беломраморную башню, нафарфоровое лицо, словно затылком почувствовал взгляд странно живых серых глаз.

"О, Господи! Демидова. Маша Демидова, единственная дочьвысокого чиновника Министерства иностранных дел, студентка третьего курсаИнститута международных отношений. Тебя убили, Мария Артуровна. Тебя убил твойсокурсник Михеев Юрий Павлович. Он любил тебя с первого курса. Однажды напилсяи заколол из ревности. Причина смерти - ранение острым предметом в сердце. Ипочему-то теперь, через пятнадцать лет, тень твоего убийцы болтается где-торядом со мной, совсем близко".

* * *

Полковник Райский не стал ждать, когда подготовят распечаткузаписи, сделанной в машине Юлии Николаевны Тихорецкой, и потребовал срочнопринести пленку.

- Там слышимость плохая,- предупредили его, - может,подчистить, убрать помехи?

Каждый раз он слушал записи разговоров доктора Тихорецкойживьем, без предварительной обработки, каждый раз у него не хватало терпениядождаться распечатки.

- Ничего, я разберусь, - говорил он.

Это превратилось в своеобразный ритуал. Полковнику приносиликофе, он закрывался в кабинете, усаживался в кресло, ставил на подлокотникчашку и пепельницу, клал ноги на журнальный стол.