Мия, стоявшая рядом, позади Тересы, сказала:
— Ванья, подожди!
Она перегнулась через простыню и спросила Эрика, или кто там сидел, не даст ли он ей пакетик сладостей. Он дал, и Тереса протянула его Ванье:
— Ванья, вот, возьми домой. И можешь поделиться с Хейди, если хочешь.
— Не хочу, — ответила Ванья и прижала пакет к груди.
— Спасибо, — сказал я. — Всем пока!
Стелла обернулась и посмотрела на нас.
— Ванья, ты уходишь? Почему?
— До свидания, Стелла, — сказал я. — Спасибо, что позвала нас на свой праздник.
Я повернулся и пошел. Вниз по темной лестнице, через первый этаж и на улицу. Голоса, крики, шаги и тарахтение моторов беспрерывно отдавались между стен домов, то громче, то глуше. Ванья обхватила меня руками за шею и положила голову мне на плечо. Она так никогда не делает. Это Хейдина привычка. Мимо проехало такси с включенным огоньком на крыше. Прошла пара с коляской: женщина совсем молодая, лет двадцати, замотанная в платок. И кожа на лице грубая, заметил я, когда мы с ними поравнялись, как будто она слишком толстый слой пудры положила. Он старше ее, моего примерно возраста, и озирается беспокойно. Коляска у них той смешной конструкции, когда люлька с ребенком стоит на тоненьких, похожих на стебельки, трубках, приделанных к колесам. Навстречу нам шла ватага пацанов лет пятнадцати-шестнадцати. Черные, зачесанные назад волосы, черные кожаные куртки, черные брюки и на двоих по крайней мере кроссовки «Пума» с эмблемой на мыске, мне они всегда казались идиотскими. На шее золотые цепочки, движения рук неуклюжие, неловкие.
Туфли!
Вот черт, они остались наверху.
Я остановился.
Оставить их там лежать?
Нет, это глупость, мы ведь не успели даже отойти от подъезда.
— Нам надо вернуться, — сказал я, — мы забыли твои золотые туфли.
Она выпрямилась.
— Я их больше не хочу.
— Знаю, — кивнул я. — Но мы не можем просто бросить их там. Мы отнесем их домой, а там они будут не твои.
Я бодро поднялся обратно, спустил с рук Ванью, открыл дверь, сделал шаг в квартиру и взял туфли, не глядя вглубь квартиры, но одного все же не избежал: выпрямившись, я встретился взглядом с Беньямином, он сидел на полу в белой рубашке и одной рукой катал машинку.
— Пока! — сказал он и помахал другой рукой.
Я улыбнулся.
— Пока, Беньямин, — сказал я, прикрыл за собой дверь, взял Ванью на руки и снова пошел вниз. На улице было ясно и морозно, но весь наличный в городе свет, от фонарей, витрин и машин, собрался наверху и лежал на крышах домов сияющим куполом, непроницаемым для блеска звезд. Из всех небесных тел была видна одна лишь Луна, почти полная, висевшая над «Хилтоном». Пока я быстро шел по улице, Ванья обнимала меня за шею, и над нашими головами висело белое облако надышанного нами пара.
— Или Хейди возьмет мои туфли, — сказала она внезапно.
— Когда она станет такая же большая, как ты, — сказал я.
— Хейди любит туфли, — сказала она.
— Да, — согласился я.
Некоторое время мы шли молча. Перед «Сабвеем» рядом с супермаркетом стояла безумная седовласая старуха и пялилась в окно. Агрессивная, непредсказуемая, с тугим пучком седых волос, она зимой и летом ходит по району, всегда в одном и том же бежевом пальто, и обыкновенно сама с собой разговаривает.
— А у меня будут гости на день рождения, папа? — спросила Ванья.
— Если ты захочешь.
— Я хочу, — сказала она. — Я позову Хейди, тебя и маму.
— Звучит хорошо, прекрасная компания, — сказал я и перехватил ее другой рукой.
— А знаешь, чего я хочу в подарок?
— Нет.
— Золотую рыбку, — сказала она. — Подарите?
— Э-эм, — заблеял я. — Чтобы завести золотую рыбку, надо уметь ухаживать за ней. Кормить, менять воду. Мне кажется, человек должен быть постарше четырех лет.
— Я умею кормить рыбок! И у Йиро уже есть. А он меньше меня.
— Это правда, — сказал я. — Посмотрим. Главное в подарке на день рождения — чтобы он был сюрпризом, в этом все дело.
— Сюрпризом?
Я кивнул.
— Дерьмо! — сказала сумасшедшая, она была всего в нескольких метрах от нас. — Дерьмище!
Уловив движение, она обернулась и посмотрела на меня. Ох, ну и злые же глаза.
— Чего это ты за галоши тащишь? А? — сказала она нам в спину. — Папаша! Чего это у тебя за галоши? А ну-ка поговори со мной!
А потом громче:
— Вы дерьмо! Дерьмо!
— А что тетя сказала? — спросила Ванья.
— Ничего. — Я крепко прижал ее к себе. — Ты моя самая большая радость, Ванья. Знаешь это? Самая-самая большая.
— Больше, чем Хейди?
Я улыбнулся.
— Вы две самые большие радости, ты и Хейди. Одинаково большие.
— Хейди больше, — сказала она бесстрастным тоном, как будто это прописная истина.
— Что за глупости? — возмутился я. — Ну ты глупышка.
Она улыбнулась. Я смотрел мимо нее, на огромный и почти безлюдный супермаркет, где по обеим сторонам проходов между полок и прилавков сверкали товары. Две кассирши сидели каждая за своей кассой, глядя перед собой и поджидая покупателей. На светофоре наискось от нас заурчал мотор, я повернул голову на звук и увидел огромную машину вроде джипа, они в последние годы наводнили улицы. Нежность к Ванье переполняла меня, едва не разрывала. Чтобы как-то с ней справиться, я побежал трусцой. Мимо «Анкары», турецкого ресторана с танцем живота и караоке, сейчас пустого, хотя по вечерам у его дверей клубятся хорошо одетые, пахнущие туалетной водой и сигаретным дымом восточного вида люди; мимо «Бургер Кинга», возле которого нереально толстая девушка, одетая в шапку и митенки, в одиночестве пожирала бургер на скамейке; мимо винного магазина и Хандельсбанка, где я остановился на красный свет, хотя машин не было видно ни в ту ни в другую сторону. Ванью я все время крепко прижимал к себе.
— Видишь Луну? — спросил я, пока мы стояли, и показал на небо.
— Угу, — сказала она. Помолчала и добавила: — А люди на ней бывали?
Она отлично знала, что бывали, но отлично знала, что мне только дай порассказывать обо всем таком.
— Бывали, — сказал я. — Когда я только родился, на Луну отправились несколько человек. Они плыли туда на космическом корабле несколько дней. Это очень далеко. А там они обошли все кругом.
— Ничего они не плыли. Они летели.
— Ты права, — сказал я, — они летели на ракете.
Зажегся зеленый свет, и мы перешли на другую сторону, где угол площади и наш дом. Худощавый парень в кожаной куртке и с довольно длинными волосами стоял перед банкоматом. Одной рукой он взял из прорези карту, другой откинул со лба волосы. Он сделал это очень по-женски и комично, поскольку все остальное в его облике, вся его хеви-метал-амуниция, должна была производить впечатление тяжелое, мрачное и маскулинное. Ветер подхватил и разметал маленькую стопку чеков, валявшихся на земле у него под ногами. Я сунул руку в карман и вытащил ключи.
