— Ах, да… — Вивиан эль Хаарт сделала маленький глоток кофе. — Это так мило с твоей стороны, Кендал, но, право же, я вполне справляюсь сама. Мелвин уже не младенец, хлопот с ним немного.
— Знаю, дорогая. Но даже лучшей из матерей не помешает отдых — к тому же, в июле мне предстоят сплошные разъезды, и я очень рассчитываю на твою поддержку.
Герцогиня, помедлив, кивнула. Она не любила путешествовать, но если мужу требовалось ее сопровождение, не спорила никогда, пусть даже лишь из чувства долга… Но этот долг не был единственным. А младшему сыну исполнилось всего четыре года, и Вивиан еще ни разу не оставляла его одного дольше, чем на ночь.
— Сейчас ведь только конец мая, — напомнила она, поставив чашечку.
— Чем раньше Мелвин привыкнет к новому человеку, тем лучше, — сказал герцог. — Впрочем, если госпожа Делани тебе не понравится, поищем кого-нибудь другого. Я тебя не тороплю.
Супруга признательно улыбнулась и повернулась к старшему сыну:
— У тебя неважный вид, Нейл. Ты хорошо себя чувствуешь?
Тот в ответ пробормотал что-то неразборчивое. И бросив наконец издеваться над едой, отодвинул тарелку.
— С вашего позволения, — сказал он, не глядя на родителей. Герцогиня чуть приподняла брови, но промолчала. А дождавшись, когда за Нейлом закроется дверь столовой, посмотрела на мужа.
— Снова всю ночь над книгами сидел, — поняв ее невысказанный вопрос, поморщился тот. — Такое рвение, конечно, похвально, но всё хорошо в меру… Удивительно, как он сейчас прямо за столом не уснул.
— Он ведь на каникулах, — удивилась Вивиан. — Всего несколько дней как приехал — и опять за учебники?
Герцог только развел руками.
— А как ваше занятие? — помолчав, спросила жена.
— Сносно.
Кендал, промокнув рот салфеткой, поднялся. Слишком поспешно, как показалось герцогине, однако она вновь не проронила ни слова. И потянувшись рукой к своей чашке, подставила мужу щеку:
— Тебя ждать к обеду?
— Не думаю, — отозвался герцог, целуя ее на прощание. — Но к ужину постараюсь не опаздывать… Однако, экипаж уже прибыл, и мне пора. Хорошего дня, дорогая.
Она мягко улыбнулась. Проводила супруга взглядом, повернула голову к окну. Как солнечно сегодня. И до полудня еще далеко. Вспомнив о госпоже Делани, Вивиан чуть нахмурилась: к незнакомым людям она всегда относилась настороженно. Конечно, муж прав, в конце концов, не вечно же Мелвину держаться за материнскую юбку, но все-таки… Герцогиня покачала головой. «С другой стороны, последнее слово все равно остается за мной», — подумала она, немного приободрившись. И повернувшись к двери, позвала:
— Анре!
Из коридора послышались торопливые шаги, в столовую впорхнул все тот же лакей — большого штата прислуги эль Хаарты не держали.
— Слушаю, ваша светлость?..
— Завтрак для моего сына готов?
Мелвина, по причине молодости лет и пока не скованного амулетом дара, близко к слугам не подпускали. Завтрак ему всегда относила мать. Как и обед — за ужином эль Хаарты прислуживали себе сами, и только тогда младший сын герцога допускался к семейному столу.
— Готов, ваша светлость, — поклонился лакей. — Только что с плиты, уже вас дожидается!
— Оставь поднос в холле, — сказала хозяйка. — И передай кухарке, что герцог сегодня не будет обедать дома. Можно обойтись чем-нибудь легким.
— Как пожелаете, ваша светлость, — склонил гладко причесанную голову тот, выскальзывая из комнаты. Вивиан эль Хаарт допила свой кофе, встала из-за стола и подошла к окну. Оно выходило на южную сторону, и солнце уже прочертило на подоконнике широкую желтую полосу. Герцогиня прислонилась плечом к стене, устремив невидящий взгляд больших светло-голубых глаз вглубь запущенного сада: сейчас, в золотисто-розовом утреннем свете, тонкая неподвижная фигура Вивиан напоминала мраморную статую при храме. То же совершенство линий, белая как алебастр кожа, отрешенное выражение гладкого, лишенного морщин лица, мягкие локоны цвета пепла, с продуманной небрежностью обнимающие гибкую шею… Супруга Кендала эль Хаарта в молодости была красавицей, и с тех пор мало что изменилось.
Герцогиня на миг прикрыла веки, бездумно скользя пальцами по гладкой серебряной оправе амулета. Утопленный в него лунный камень привычно откликнулся на прикосновение радужным бликом, а из груди женщины вырвался тихий протяжный вздох. Начинался новый день. Такой же, как вчера. И позавчера… Длинный, длинный день, не приносящий никакой радости.
Глава IV
Когда небольшой закрытый экипаж с королевским гербом оставил позади сонную тишину восточного пригорода и мягко подпрыгнул на рессорах, въезжая в город, было еще раннее утро. Однако Мидлхейм давно успел проснуться: по мостовой в оба конца уже катились телеги и экипажи, зевающие в кулаки городовые медленно прохаживались возле своих будок, с нетерпением выглядывая смену, а по тротуарам то тут то там спешили служанки, сгибаясь под тяжестью наполненных корзин, из которых торчали подрагивающие рыбьи хвосты или пучки свежей зелени. Звенели колокольчиками тележки молочников, носились из конца одной улицы в начало другой востроногие мальчишки-посыльные, торопились на службу приказчики и конторские…
Герцог эль Хаарт чуть сдвинул в сторону шторку на окне экипажа. Он не любил дневной столичной толкотни и шума, но утренний Мидлхейм ему нравился — никакой пустой суеты, каждый занят делом, каждый на своем месте! Королевский магистр алхимии, известный своей педантичностью и любовью к порядку, сам был чужд праздности и других за нее осуждал, пусть, как правило, мысленно: герцог считал ниже своего достоинства раздавать советы тем, кто их не просит. При дворе Кендала эль Хаарта ценили, к мнению его прислушивались, но за глаза частенько именовали «продуктивным занудой» — о чем ему, разумеется, было хорошо известно. Впрочем, магистр был не в претензии. Занудой он себя не считал, а продуктивность всегда ставил во главу угла, полагая, что нельзя быть полноценным членом общества, не делая для благополучия и процветания оного всё возможное. Такие воззрения многих раздражали, а порой и откровенно бесили, но безупречная репутация, помноженная на годы верного служения правящему дому, обезоруживали даже самых стойких недоброжелателей. Кендал эль Хаарт никогда не требовал от остальных больше, чем требовал от себя самого — и что можно было ему предъявить?..
Экипаж выехал на главную улицу. Нынче утром она была многолюдной — город готовился к завтрашнему торжеству. К стенам домов были приставлены длинные лестницы: наемные рабочие спешно зашкуривали и подкрашивали кое-где облупившуюся штукатурку, украшали синей, голубой и серебристой тканью балконы; слуги, по локти в мыльной пене, до скрипа намывали окна. Герцог отстраненно качнул головой. Ежегодный военный парад! Демонстрация силы Геона для власть предержащих, день памяти для ветеранов, праздник победы для тех, кто выжил в последней войне… И один из самых длинных дней в году, шумный, наполненный хлопаньем крыльев, звуками военного оркестра, смехом, весельем — всем тем, чего герцог предпочел бы избежать. Не оттого, что победа мало для него значила, он знал, что такое война. Но как придворному магистру алхимии Кендалу эль Хаарту предстояло провести весь завтрашний день на ногах, с рассвета до глубокой ночи — а в пятьдесят, даже несмотря на отменное здоровье и выносливость, это уже не так просто, как хотелось бы.
