Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Целую осеннюю неделю она крутила эти слова в голове с нежностью и волнением. Еще там было “полюбил я тебя, чертяку”, но это как-то совсем по-колхозному, она не хотела это помнить.
Сегодня, когда папа уже топтался с сумками на пороге в запахе горячей курицы, она не выдержала и крикнула ему: я с тобой.
Заразный Володя с ходу пожал папе руку, и Катя видела, как теперь тот все время думает об этой руке и даже немного отводит ее от полушубка. Володя в больничном халате разорялся, как ему здесь осточертело, кормежка совсем дрянь, а вот соседи по палате — ничего, душевные все; на Катю он старался не смотреть. Закурил.
— Выпишусь — домой на море сразу, сил никаких тут нет, — он выдохнул в них вонючий дым.
“Давай-давай”, — думала Катя, разглядывая его треники из-под халата и кожаные тапки.
На улице папа долго тер руки снегом.
Воскресным весенним утром мама заглянула к ней в комнату: Володя придет прощаться, хочешь — уходи. Конечно, она ушла, слонялась по друзьям, погуляла немного, два раза обошла школу, посидела на скамейке в соседнем дворе и, решив, что опасность миновала — а если нет, ей что, всю жизнь по улицам шляться? — медленно направилась к дому.
Он вылетел из-за угла прямо на нее с порывом ветра с протоки. Был холоден, прощался, почти не разжимая губ, под парами какой-то своей невыносимой правоты. Катя разглядывала его облезлую нутрию, все еще немного желтушные глаза слезились от ветра, вывеска “Ткани” за спиной. Пошел от нее легко.
А она, наоборот, маленькой старушкой еле-еле волокла ноги, обходя апрельскую слякоть, но у самого дома все равно угодила в глубокую лужу с синим небом — сапог насквозь. За лестницей у почтовых ящиков забилась на корточках в самый темный угол и горько заплакала.
Девять дней
Петр Григорьевич Хромов проснулся непривычно радостным, с легкой головой, сто лет так не было. Выбираясь из сонной болотинки, вспомнил, что он за тридевять земель от дома, и вчерашние события все припомнил — ах, вчера случилось такое...
— Вот черт, — Петр Григорьевич зарылся в подушку. — Вот черт.
Лежал с закрытыми глазами, и ему казалось, что он парит над кроватью в подвижных солнечных пятнах; в открытое оконце тянуло морем и тушеными синенькими. Он сонно сощурился на часы: рано-то еще как. Осторожный шелест шин прямо у дома. Было слышно, как за забором дышит соседская овчарка, просунув нос между ржавыми прутьями, шуршит иногда в каких-то пакетах.
Сюда в поселок Хромов приехал хоронить тещу. Жена от известия угодила в больницу, давление скакнуло, он растерянно бросился к детям: кто-то должен проводить бабушку — где там, глаза вытаращили. Он было заартачился, никак ему — первый зам председателя облисполкома, — но жена, глядя на свои руки поверх одеяла, тихо сказала: “Мать моя, Петя”. Вот и занесла его судьба на юг — некому такое поручить.
С похоронами помогла двоюродная племянница тещи, Катерина, из дальней станицы примчалась. Вздыхала вокруг о хозяйстве брошенном, о курочках, садике, индюк вон, как же без догляда. Хромов морщился, обещал до отъезда все решить.
Он вышел во двор с полотенцем через плечо, махнул Катерине, которая стерилизовала банки на летней кухне; рядом в тазу млело темное варенье. Она было заговорила с ним, по-южному громко, почти закричала свое “наспалися”.
— Не шуми, перебудишь всех, — приложил палец к губам.
Он просто не хотел, чтобы там, за соседским забором, услышали, что он встал. Потому, выйдя из калитки, повернул налево, хотя направо к морю было короче. Шагал широко, чтобы поскорее скрыться за углом, так спешил, что на повороте его чуть не занесло. “Как мальчишка, ей-богу, от баб бегать”, — хмыкнул Петр Григорьевич.
На пляже, пустынном в этой части поселка, первым делом нашел глазами место, где ночью были с соседкой Тасей. Вчера после поминок она помогала Катерине с посудой, и он, заметив, что заканчивают, крикнул им, что пошел прогуляться. Подождал у Тасиной калитки, предложил к морю сходить. Вон там и сидели, разговаривали, о теще она много рассказала, конечно. Ему показалось, что Тася первая потянулась к нему. Выпила женщина, ничего страшного — он сам уже четырнадцатый год как ни грамма, — ну и поцелуями-то не кончилось вчера. Петр Григорьевич снова разволновался, вспомнив, как блестела тускло под звездами ее маленькая грудь, принялся размышлять, от природы Тася вся такая смуглая или просто загорала голяком. Как подросток, ей-богу, рыбка серебристая.
Он заплыл далеко, был очень собой доволен: и заплывом, и ночным приключением — лишний раз подтверждение, что мужик он крутой, не старый совсем. И долго еще потом качался на волнах долговязой звездой, как всякий северный житель, радуясь сентябрьскому морю и солнышку, такому неожиданному воскресенью, радовался, несмотря на печальный повод.
— Не, ну а чё, тещу схоронил, бабу окучил, наш пострел... — красовался он сам перед собой, растираясь полотенцем.
Хромов не был циничным; прямолинейным — да, бывало, рубил сплеча, мог острить на грани, но циником себя не считал. И прямоту, и шуточки ему легко прощали, вернее, даже не замечали. За красоту.
В молодости Петр Григорьевич был ослепительно красив. Женщины всплескивали руками: ну вылитый Александр Абдулов! В ответ он улыбался — так у него же глаза карие, — намекал на то, что тут еще кого с кем сравнивать. Тогда все эти женщины говорили: “Ах, какие же у вас синие глаза”. К его пятидесяти пяти глаза, конечно, подвыцвели, да и волосы почти все седые, морщин тьма, но фактура, шик никуда не делись, уши какие породистые — нет, Петр Григорьевич был по-прежнему хорош собой.
Две тетки топтались рядом на гальке с расправленными в руках полотенцами, прикидывая, где им расположиться. После тихих споров уселись метрах в двух от него. Хромов глазам своим не поверил.
— Чё, больше-то места не нашлось? — поднялся он, выразительно оглядывая безлюдный пляж.
Оробевшие женщины не знали, что теперь делать с виноградом, кроссвордами, которые только что выгрузили из корзинки. Та, что успела стянуть с себя платье, так и застыла с ним на коленях, боясь даже глаза поднять на величественного Петра Григорьевича, нависшего над ними.
Он пошел посмеиваясь, качая головой с красивой седой стрижкой: вот курицы. Это происшествие только улучшило его великолепное настроение.
На обратной дороге он вдруг понял, что готов пройти мимо соседской калитки, он очень хочет там пройти.
Свернув на свою улочку, он сразу увидел Тасю. Она провожала куда-то девчонку лет 14 с тяжеленьким пакетом в руках. Наставляла вслед:
— Много будут брать — уступи, — подтолкнула девочку между лопаток. — Беги уже. Слышь, уступи, если много.
— Здравствуйте, Татьяна... — церемонно раскланялся Хромов.
Он хотел назвать ее по отчеству, как называл на людях всех своих любовниц, но кто б знал это отчество.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
