А ещё подумал, что рядом с Рени не умру от истощения: слишком эмоциональная, горячая — от неё идёт нескончаемая волна энергии. Этого мало, конечно, чтобы восстановиться полностью, но достаточно, чтобы не упасть, когда сил осталось на донышке. Как сейчас.
Я сушил её вещи не задумываясь. Не колеблясь и не сомневаясь. Я даже раздражения не чувствовал, что из-за её безрассудства приходится заниматься дурацкими делами. Более того: я пытался её успокоить.
Рени сидела подавленная и жалкая. Рубашка не по размеру натянута на колени, пальцы прячутся в длинных рукавах. Я подошёл, чтобы отдать сухую одежду, а вместе с этим застрял рядом с девушкой. Не мог заставить себя отойти. Её запах сбивал с ног. Кружил голову. Заставлял тянуться. Я почти пересилил себя, но не удержался.
Слышать биение сердца. Ловить её дыхание. Невероятной силы притяжение, когда почти не соображаешь, кто ты и где. Жажда. Огромная, поглощающая, толкающая вперёд. Пить, не останавливаясь, пить, пока источник не иссякнет.
Хватило сил не кинуться, а лишь прикоснуться губами к губам. Я просил. Умолял. И она не отпрянула. Не согласилась, но и не оттолкнула — этого было достаточно, чтобы приникнуть и пить.
Полное помешательство. Тихое безумство и наслаждение. Никогда ещё через поцелуй я не получал так много. Не хватало сил оторваться, но я смог, когда почувствовал, что Рени задыхается и готова провалиться в темноту забытья.
Провёл большим пальцем по её нижней губе, чтобы дать ей прийти в себя, очнуться. Внутри взорвалась невидимая игла и осколками причинила боль. Я лгал самому себе. Этот жест я сделал для себя — тело сопротивлялось, не хотело расставаться. Отвернулся, чтобы справиться с осколками боли. Кровочмаки никогда не лгут. Даже самим себе. Иначе — боль. И чем сильнее ложь, тем суровее наказание.
Я слышал её рваное дыхание. Смотрел в пространство, пытаясь понять, что случилось. Я почти был полон от простого, по сути целомудренного поцелуя — она даже губ не разомкнула.
Рени трогала свои губы, пытаясь понять, что случилось. Лучше бы она этого не делала! Хотелось заменить её руки своими и…
Первый поцелуй? Шаракан. Но даже это не отрезвило меня.
— Одевайтесь, Рени, — это всё, что я смог выдавить из себя перед тем, как уйти прочь. Подальше. Чтобы не натворить бед.
Я нуждался в ней. Использовал. Энергия бурлила во мне, но я не чувствовал ни радости, ни подъёма. Чувствовал себя виноватым.
— Возвращаемся? — голос Рени прозвучал бодро. Я обернулся, стараясь не смотреть ей в глаза. Девушка стояла полностью одетая, только волосы вились беспорядочными кудряшками, спускаясь по плечам и падая на лоб.
Она снова сделала это — сдула непокорные локоны с глаз. Улыбалась иронично, но щёки её горели жарким румянцем. Нежная гладкая кожа. Изящная шея. Ключицы выпирают под строгой блузкой, застёгнутой наглухо до самого горла.
— Эй, мистер Гесс! Не надо смотреть так, будто у меня выросла вторая голова! Ничего не случилось же. Вы живы, я жива. И теперь вы знаете, какая коварная наша Мельта, — она небрежно качнула головой в сторону реки.
Бодрилась. Делала вид, будто ничего не произошло. Словно ничего не значил для неё мой поцелуй. Так, незначительный эпизод — не более. Я почему-то разозлился. Наверное, избыток энергии тому виной.
— Да. Мы живы. Это главное. Пора возвращаться.
Получилось высокомерно и холодно. Свысока. Что мелькнуло в её глазах? Разочарование? Облегчение? Не понять: Рени спряталась так глубоко, что я не мог её считать. Да и не хотел. К шаракану всё.
Назад ехали молча. Я даже идиотский шлем напялил. Больше не было ни радости, ни эйфории от езды. Только повисшее напряжение, что по-хозяйски расположилось в широком кресле недомолвок и держало нас в своём кулаке всю дорогу.
— Ну что, пора прощаться? — снова нарушила молчание Рени, как только мы пересекли гостеприимные ворота гаража. — Было очень приятно познакомиться с вами, мистер Тидэй.
Игра? Значит, играем до конца.
— Мне тоже. Чрезвычайно приятно, — не покривил я душой, склоняясь в почтительном поклоне и прикасаясь губами к кончикам её пальцев. Она не дрогнула. Не изменилась в лице. Улыбалась приклеенной намертво улыбкой. — Надеюсь, я смогу забрать э-э-э… Бита, когда устроюсь? — это был жалкий повод вернуться сюда ещё раз.
— Конечно-конечно, — улыбалась кареглазая кукла, не меняясь в лице. — Как и договаривались, мистер Гесс.
Мне не оставалось ничего другого, как ещё раз поклониться и уйти прочь. Ненормальный мир. И я, беспросветный глупец, что попал сюда по воле 0бирайны[1] непонятно за какие провинности. Впрочем, грехов за мной хватало, но не таких же, чтобы одним махом лишиться всего.
[1] Судьба
Рени
Он ушёл. Шагал уверенно и широко. Так по-мужски, подчёркивая каждым жестом собственное превосходство. Ни разу не обернулся. А я смотрела ему вслед. Ждала?.. Нет, конечно. Он бесил меня, раздражал. Я радовалась, что проходимец исчез из моей жизни. Не навсегда — здесь его кролик, о котором он не забыл, — но, надеюсь, надолго.
Я вздохнула, прикоснулась пальцами к губам, разозлилась сама на себя, тряхнула головой и завела ЖМОТ в гараж.
— Ну, и что это было?
Эдди Монтифер шагнул навстречу как призрак. Я взвизгнула. Друг детства стоял передо мной, заложив большие пальцы за ремень, и покачивался с пятки на носок и обратно. Великая поза Эдди, когда он задумчив или в бешенстве. Судя по всему, сегодня как раз второй случай.
— Тебя никто не учил, что прятаться по чужим гаражам — непристойное и противозаконное занятие?
— у меня хватило сил резко отчитать провинившегося.
Со злости я ткнула ладонью в его грудь, но сдвинуть Эдди — это из области фантастики. Он и раньше отличался устойчивостью и гибкостью, а теперь, когда вырос, с подобным успехом можно было голыми руками толкать мобиль или пароход.
Он даже позу не поменял и пальцы из ремня не вынул.
— А расскажите-ка мне, мисс Эренифация Пайн, как вы докатились до подобной жизни — отвергли верного, настоящего друга и отправились не пойми куда с неизвестным подозрительным типом? Ты в курсе, что с такими рожами только за решёткой сидеть?
Он преувеличивал. Мистер Гесс вполне себе красавчик, но Эдди злился, а когда он сердится, ещё и не то может выдать.
— Послушай, Эдди, — сладко пропела я, — со своими знакомыми я сама как-нибудь разберусь, а ты бы шёл по своим очень важным делам. Право, не стоит торчать в моём гараже и указывать мне, с кем дружить или ругаться. Сходи, может, память свою найдёшь где.
Эдди замер и перестал раскачиваться. Улыбнулся ослепительно, аж в помещении посветлело от его накала.
— Ну сколько можно, Рени? Я ведь извинился. Виноват, каюсь.
— А я не простила, — буркнула, но уже без энтузиазма. Когда Эдди сверкает своей фирменной улыбкой, устоять практически невозможно. И только долгие годы изнурительных тренировок дают некое слабое противоядие, которого, увы, хватает ненадолго. Но я пока держалась.
