— Долг, — пробормотал Ранд. — Смерть легче перышка, долг тяжелей, чем гора, — продолжал он. — Так говорят в Шайнаре… Темный зашевелился. Близится час Последней Битвы. И долг Возрожденного Дракона — в Последней Битве сразиться с Властелином Темных Сил, биться лицом к лицу! Иначе весь мир поглотит вечная темнота Тени. Колесо Времени будет сломано. И каждая Эпоха будет перекроена по меркам Темного. И против этого — лишь один я! — Ранд смеялся без радости, плечи его горестно вздрагивали. — Долг правит мной, потому что кроме меня нет никого! Так, да?
Отбрасывая нежданную тревогу, Перрин запахнул свой плащ. Смех Ранда уязвил его, покрыл его кожу морозом.
— Я так понял, ты снова разругался с Морейн? — проговорил он. — И все по тому же поводу?
— Но не всякий ли раз мы спорим все об одном и том же, мы, люди? — Ранд глубоко и шумно втянул в себя воздух. — Они там, внизу, заняли всю Равнину Алмот, и один только Свет ведает, где они еще. Их сотни. Тысячи! Они взывают к Возрожденному Дракону, потому что я поднял это знамя. Потому что я позволил объявить себя Драконом. Потому что иного выбора я не видел. И они гибнут. Сражаются, ищут, взывают к тому, кто должен бы повести их. Погибают… А я сижу всю зиму здесь, в горном убежище! Я… Я обязан им…
— Ты как будто уверен, что твой путь мне по нраву, — Перрин покачал головой.
— Ты тоже идешь у нее на поводу! — Ранд так и вспыхнул. — Ты хоть раз воспротивился ей?
— Много же ты выиграл, поступая строптиво! — усмехнулся Перрин. — Ты артачился, спорил, а мы проторчали тут, будто чурбаны, всю зиму!
— А почему? Потому, что она права! — И снова Ранд рассыпал стеклышки колющего смеха. — Всегда Морейн права, да спалит меня Свет! Они распались на мелкие шайки, рассыпались по равнине, по всему Тарабону и Арад Доману. Возглавь я любую — Белоплащники, доманийская армия, тарабонцы попросту раздавят их, как утка жучка.
Смущенный Перрин в замешательстве чуть сам не рассмеялся.
— Но ежели ты во всем соглашаешься с Морейн, объясни, пусть нас услышит сам Свет, отчего вы с ней все цапаетесь, точно кошки?
— Нужно же мне что-то делать! Иначе… Иначе я лопну, как переспелая дыня!
— Что-то делать? Если бы ты прислушивался к тому, что она говорит…
Ранд не дал Перрину и слова вымолвить о том, что, мол, не вечно же им сиднем тут сидеть.
— Морейн говорит! Морейн говорит! — Он рывком выпрямился, обхватил голову руками. — У Морейн обо всем есть что сказать! Морейн говорит: я не обязан идти к тем, кто погибает с моим именем. Морейн говорит: о своем следующем шаге я узнаю — сам Узор вынудит меня к нему. Морейн говорит! Но она ни разу не сказала, как я узнаю о чем-то. Вот уж нет! Она этого не знает! — Руки Ранда безвольно упали. Склонив голову, он обернулся к Перрину, пронзил его острым взглядом. — Иногда мне кажется, что Морейн учит меня ходить по струнке, будто какого-то особенного тайренского жеребца. У тебя такого чувства не бывает?
— Я… — Перрин растерянно потер себе ладонью затылок. — Я знаю, Ранд, кто наш враг. И какая разница мне, кто и чему меня учит…
— Ба'алзамон! — прошептал вдруг Ранд. Так звучало древнее имя Темного. Сердце Тьмы — вот что значит это слово в языке троллоков. — И я должен встретиться с ним лицом к лицу, вот как, Перрин. — Глаза Ранда были закрыты, лицо его исказила судорожная улыбка — такой гримасой отвечают на боль. — Помоги мне Свет! То я хочу, чтоб это случилось немедля, ибо чем скорее я встречусь с Темным, тем быстрей я покончу с ним, а то хочется мне… И много ли раз мне удавалось… О Свет, это так меня тянет! А если я не сумею… Что, если я…
Вздрогнула почва, покатились камни с холма.
— Ранд? — встревоженно окликнул друга Перрин.
В холоде вечера перед Перрином дрожал взмокший, изнемогающий от жара Ранд. Глаза его были по-прежнему закрыты.
— О Свет! — простонал он. — Это так давит!..
Под ногами у Перрина земля забурлила, а над всею долиной прокатилось эхо дальнего грохота, неправдоподобно могучего. Подошва холма точно пыталась выскользнуть из-под ног. Затем он уж и не мог понять, повалился ли сам ничком или земля поднялась ему навстречу. Долина содрогалась. Словно чья-то неимоверная лапа протянулась вниз с самого неба и выдергивает из земли мирные долы. Чтобы земля не играла его телом, точно мячиком, Перрин прижался к траве. У него перед самыми глазами подскакивали и вертелись большие камни, а пыль поднималась волнами.
— Ранд! — но мычание Перрина утонуло в рокочущем громе.
Запрокинув голову, зажмурив глаза, Ранд стоял неподвижно. Или не чувствовал он, как перемолачивала себя земля, заставляя тело его склоняться? Ни один из толчков землетрясения не лишил Ранда равновесия, как бы ни взметали его удары. Перрин не был точно уверен — слишком его мотало по земле, — но ему почудилась на лице Ранда печальная улыбка.
Освобожденная мощь размолачивала деревья — болотный мирт раскололся надвое, большая часть ствола рухнула шагах в трех от Ранда. Тот даже не вздрогнул. У Перрина же все силы уходили на то, чтобы вдохнуть полную грудь воздуха.
— Ранд! — гаркнул он что было сил. — Во имя Света, Ранд! Прекрати!
И все прекратилось столь же внезапно, как и началось. С громким треском где-то наверху, в кроне низкорослого дуба, отломилась гнилая ветка и с хрустом полетела вниз.
Откашливаясь, Перрин медленно встал с земли. Воздух был пропитан пылью: в лучах заходящего солнца искрились крошечные самоцветы. Но Ранд не мог уже замечать ни красоту, ни уродство. Грудь его вздымалась так, будто бы он пролетел рысью десяток миль. Ни разу прежде не случалось ничего, даже отдаленно напоминающего то, что стряслось сейчас.
— Ранд, — осторожно вымолвил Перрин, — что…
Но ему чудилось, что Ранд смотрит вдаль, вдаль.
— Он там, только там всегда, вечно, — прорычал он. — Тот, что зовет меня. Он меня тянет к себе! Саидин. Мужская половина Истинного Источника. Иногда мне не удается удержать себя, я тянусь к нему сам. — Ранд будто схватил нечто невидимое тут же, в пустом воздухе, и уставился на свой сжатый кулак. — И порчу я ощущаю прежде, чем коснусь его. Пятно Темного, подобное тонкому мерзкому налету, старающемуся спрятаться от Света. Меня наизнанку выворачивает, но удержать себя я не в силах. Не могу! Только иногда я дотягиваюсь и тогда словно воздух пытаюсь схватить. — Ладонь Ранда взметнулась и раскрылась. Она была пуста. Ранд горько рассмеялся. — А что, если такое случится, когда грянет Последняя Битва? Если я потянусь и ничего не схвачу?…
— Ну, тогда ты что-то да схватишь, — прохрипел Перрин. — А что вообще ты делал?
Озирая мир вокруг себя, Ранд будто бы узрел жизнь заново. Разломанный буйством недр мирт и обломленные древесные ветви. Но разрушений представало перед ним, как заметил Перрин, на удивление мало. Не видно ни проломов в скалах, ни трещин-обрывов на земной поверхности. Древесная стена леса стояла нерушимо.
