В полдень они спустились отдохнуть часа два на берегу реки, текущей на юго-запад, к морю, вдоль русла которой они следовали; позже, когда уже начало смеркаться, они спустились снова, на этот раз к небольшому замку, стоявшему на вершине холма, как все замки ангья; холм этот огибала та же река. Владелец и жители замка встретили их радушно. Хозяева с трудом удерживались от вопросов: верхом на четырех крылатых конях, вместе с наследником Халлана и четырьмя ольгьо, путешествовали фииа (такого еще никогда не бывало) и кто-то говоривший со странным акцентом, одетый, как ангья, но без мечей, и бледнолицый, как ольгьо. Вообще-то любовные связи между представителями этих двух каст, ангья и ольгьо, были куда многочисленнее, чем большинство ангья готовы были признать; ты сплошь и рядом встречал светлокожих воинов и золотоволосых слуг. Ну а с этим другом наследника Халлана было уж совсем непонятно. Сам же Роканнон, не желая, чтобы о его присутствии стало известно всем на планете, молчал, а их гостеприимный хозяин не осмеливался задавать вопросы наследнику Халлана; и если в конце концов хозяину и довелось узнать, кто был его странный гость, то лишь из песен, в которых годы спустя тот был воспет.
Так же, в полете над изумительной красоты горами и долинами, провели семь путников и следующий день. Переночевали они в деревне ольгьо у реки, а на третий день оказались в местах, новых даже для Могиена. Река, широкой дугой поворачивавшая здесь к югу, теперь растекалась по заводям и старицам, холмы уступили место просторам равнин, а небо над горизонтом поблескивало, как затуманенное зеркало. К концу дня они увидели белый утес, на вершине которого стоял замок; дальше тянулись лагуны, перемежаемые серыми песками, а еще дальше расстилался морской простор.
С седла Роканнон опустился усталый, ломило спину, а в голове от ветра и движения все звенело; и когда он снова посмотрел на замок, то подумал, что из всех виденных им твердынь ангья эта самая жалкая. К бокам пострадавшей от времени приземистой крепости жались, как мокрые цыплята к курице, две кучки хижин; из кривых узких улочек на путешественников пялили глаза местные ольгьо, почему-то бледные и коренастые.
— Похоже, что они здесь перемешались с «людьми глины», — сказал Могиен. — Вот ворота; замок этот, если ветер не отнес нас куда-то в сторону, называется Толен. Эй, властители Толена, у ваших ворот гости!
Ни единого звука не раздавалось из замка.
— Ветер раскачивает ворота Толена, — сказал Кьо.
И в самом деле, ворота из окованного бронзой дерева, повисшие на петлях, качались в холодном морском ветре, продувавшем селение насквозь. Острием меча Могиен толкнул створку внутрь. За ней была тьма, где захлопали испуганно чьи-то крылья; пахнуло сыростью.
— Властители Толена не встретили гостей, — сказал Могиен. — Что ж, Яхан, спроси этих уродов, где мы можем переночевать.
Молодой ольгьо повернулся к кучке местных жителей, стоявших поодаль и заговорил. Какой-то старик, набравшись духу, отделился от толпы, боком, то и дело кланяясь, заковылял вперед и обратился почтительно к Яхану. Говорил старик на диалекте ольгьо, который Роканнон не очень хорошо знал; однако он понял: старик твердит, что им некуда поселить «педана» — это слово Роканнону известно не было. К Яхану присоединился другой слуга Могиена, высокий Рахо; он, в отличие от Яхана, говорил угрожающе, но старик только приседал, кособочась, кланялся и бормотал; и наконец вперед решительными шагами вышел Могиен. Кодекс поведения ангья запрещал ему разговаривать со слугами другого властителя, и он просто обнажил один меч, поднял его, и меч засверкал в холодном, отраженном водопадами моря свете. Старик только развел руками, повернулся и с воплем скрылся, шаркая, в одной из улочек, где с каждым мгновением становилось все темнее. Путники последовали за ним; сложенные крылья их коней задевали краями низкие камышовые крыши по обе стороны проулка.
— Яхан, что означает это слово?
Молодой ольгьо, вообще добросердечный и открытый, сейчас, похоже, испытывал неловкость.
— Педан, Повелитель, это… э-э… тот, кто ходит среди людей.
Роканнон кивнул, хотя, конечно, рад был бы узнать точнее, о чем идет речь. Прежде, когда он был еще не союзником, а исследователем этого вида разумной жизни, он тщетно пытался обнаружить у них какую-нибудь религию; складывалось впечатление, что никаких религиозных верований у них нет вообще. При этом они были очень суеверны. Верили в колдовство, одушевляли явления природы, однако богов у них не было. И вот наконец встретилось слово, указывающее как будто на веру в сверхъестественное! Ему даже не пришло в голову, что, употребляя это слово, местные жители имели в виду его, Роканнона.
Три развалюхи потребовались, чтобы разместить семерых путников, а крылатых коней пришлось привязать снаружи, потому что ни одна хижина в селении их не вместила бы. Распушив мех, чтобы защититься от холодного морского ветра, животные сбились потеснее. Полосатый конь Роканнона начал, царапая стену хижины, то ли выть, то ли мяукать и успокоился лишь, когда вышел Кьо и почесал ему за ушами.
— Для него, бедняги, худшее впереди, — сказал Могиен, сидя рядом с Роканноном у очага, устроенного в углублении посреди пола. — Крылатые боятся воды.
— Ты сказал в Халлане, что через море они не полетят, а у местных жителей нет лодок, на которых можно было бы переправить наших коней. Как же нам быть?
— Рисунок нашей страны у тебя с собой? — спросил Могиен.
Географических карт у ангья не было, и те, что оказались в «Путеводителе», с первого же раза, когда он их увидел, поразили воображение Могиена. Роканнон извлек книгу из старой кожаной сумки, сопровождавшей его во всех путешествиях; сейчас в ней хранилось то немногое, что осталось у него после гибели корабля: «Путеводитель», блокноты, одежды, лазерный пистолет, походная аптечка, рация, дорожные шахматы с Земли и потрепанный томик хейнской поэзии. Сперва он держал в сумке и ожерелье с сапфиром, но накануне вечером, ощутив вдруг тревогу при мысли о необычайной ценности ожерелья, сшил из мягкой кожи зверька, называемого барило, чехольчик, надел его на подвеску с сапфиром, крепко зашил и надел ожерелье себе на шею, под рубашку: теперь подвеска выглядела как амулет, а потерялась бы лишь с его головой.
Длинным и твердым указательным пальцем Могиен обвел контуры обоих западных континентов там, где они ближе всего один к другому: самый юг Ангьена с его двумя глубокими заливами и широким полуостровом между ними, вытянутым еще дальше на юг, а по ту сторону пролива — северную оконечность Юго-Западного Континента (Могиен называл его «Фьерн»).
— Мы вот здесь, — сказал Роканнон и положил рыбий позвонок, оставшийся после ужина, на конец полуострова.
— А здесь, если верить этим трусливым дурням, которые питаются рыбой, находится замок Пленот, — и Могиен, положив на полдюйма к востоку от первого позвонка другой, задержал на нем взгляд. — Точь-в-точь как башня, когда смотришь на нее сверху. Как только вернусь в Халлан, разошлю во все стороны сто человек на крылатых конях: пусть посмотрят хорошенько сверху на весь Ангьен, и по их рисункам мы высечем на плоском камне его полное изображение. В Пленоте должны быть большие лодки Толена, но также и собственные, пленотские. Между небогатыми властителями этих двух замков была распря, вот почему по Толену гуляет ветер и в нем царит тьма. Так тот старик сказал Яхану.
