предусмотрительно вложенные им до революции в один из швейцарских банков, открыли ему двери не только в респектабельные салоны, но и в разнузданные ночные клубы Женевы.
Да и «высокая миссия» госпожи эмирши потребовала немало времени на преодоление бесчисленных инстанций и рогаток, чтобы получить доступ к сейфам.
А когда он спохватился, оказалось, что Моники уже в Женеве нет. В отчаянии он кинулся в отель «Сплэндид».
Мистер Эбенезер пригрозил заявить в полицию, и сделалось ясно, что воспитатели Моники ни при чем. Они сами ничего не знали. Лорд Кашенден искренне расстроился, когда ему сообщили, что девушка исчезла. Лорд все приготовил к «эффектному спектаклю», по его выражению. «Принцесса на заседании Лиги Наций в роли жертвы Коминтерна. Чего еще желать!»
Лорд долго не мог успокоиться — упущен такой удобный случай — нанести еще один удар по престижу Москвы в странах Востока! Какой пропал удачный повод привлечь к Туркестану внимание всего мира!
Нет, Молиар напрасно подозревал англичан. Приходилось искать в другом месте. Усман Ходжа, Чокаев и прочие среднеазиатские националисты отпали тоже очень скоро. Белогвардейцы генерала Миллера — тоже. Оставался Ага Хан с его опереточной таинственностью и склонностью к дешевым эффектам.
Большого труда стоило Молиару узнать в Марселе, — обошлось это во много тысяч франков, — что некая «невеста» Ага Хана в каюте «люкс» океанского лайнера в сопровождении целой свиты отплыла в Бомбей. Молиар поспешил вслед. Ему удалось проникнуть во дворец Хасанабад, но там его наивно обманули: любезно приняли десять гиней и сообщили: «Их сиятельство невеста Живого Бога соизволила выехать в Кала-и-Фатту на свидание со своим царственным родителем». Это была заведомая ложь, но Молиару ничего не оставалось делать, как поверить.
Лихорадка поиска овладела им. Он не ждал и часа и бросился в первый же пассажирский поезд, уходивший на север. В Пешавере у него хватило времени и пронырливости, чтобы проверить, на всякий случай, что Моники в бунгало мистера Эбенезера нет. Недаром Молиар носил прозвище Открой Дверь. Перед ним действительно распахивались все двери. И не столько он всегда действовал «всадниками святого Георгия», сколько своим неистощимым на слова языком и неудержимым краснобайством.
Отряхнув с подошв своих пыль пешаверских улиц, Молиар уехал вместе с возвращавшимся в Кала-и-Фатту посольством Сахиба Джеляла. Он явился в Кала-и-Фатту старым знакомым, своим человеком. Внешне он сохранил благодушие. Вкрадчивая улыбка не сходила с его губ. Но в груди у него все кипело.
При дворе эмира и госпожи Бош-хатын он мог ожидать чего угодно. Он понимал, что в Кала-и-Фатту Моника подвергнется большой опасности.
И, наконец, он теперь узнал у Бош-хатын, где Моника. Хитроумием отличалась эмирша, но в европейских законах разбиралась слабо, и Молиару ничего не стоило провести ее. Она не знала, что к доверенностям Молиар приплел дочь Алимхана в последнюю минуту, по наитию. Подписи девушки, конечно, не требовалось.
Ужасно обрадовалась Бош-хатын доверенности. Кончилась многолетняя тяжба. Эмирское золото теперь поплывет ей в руки. Она могла торжествовать: с помощью великого хитреца одержан верх над старой соперницей — француженкой, удовлетворено чувство самолюбия. Открыт доступ к сокровищам. Конечно, меньше всего она собиралась и собирается отдавать их Москве.
Усевшись поудобнее на своих подушках, Бош-хатын благосклонно поглядывала на Молиара и даже посмеивалась над его кургузым фраком и тесными, в обтяжку, брючками, которые так нелепо и конфузно выглядят, когда человек вынужден сидеть на ковре по-турецки. Посмеивалась она и мечтала, как получше управиться с богатствами, давшимися ей в руки. Но мозги ее усиленно работали в одном лишь направлении. Больше! Чтобы больше досталось ей!
— А подпись той? Принцессы? Чумазки-угольщицы, а? — встрепенулась Бош-хатын.
— Что же, надо ехать в этот… как его… Мастудж. Надо найти ее высочество, — протянул задумчиво Молиар.
— Поезжайте!
— Хорошо, поеду.
— Чего вы мотаете башкой?
— Думаю о дороге. Горы, перевалы.
— Ну!
— Надо ехать. А горы со льдом и снегом. А перевалы высокие. Надо коня купить. Надо седло, уздечку. Конюха надо нанять.
— Ну!
Вместо ответа Молиар поднял руку и потер палец о палец. Забавно он выглядел в своем фраке, толстый, расплывшийся, выпирающий из одежды, типичный базарный купчик, нарядившийся джентльменом. Подмигивал и улыбался он хитро и старательно.
— Сколько? — спросила Бош-хатын. Она удивлялась. У Молиара, как выяснилось, полно денег, а он еще торгуется.
— Пятьсот гиней.
— Ф-фу, — возмутилась Бош-хатын. — А сто?
Молиар показал фигу. Ну уж совершенно недопустимо вести себя так в присутствии самой эмирши. Но она ничуть не обиделась.
— Двести!
— Нечего время терять. Конь без ячменя не одолеет перевала. Пятьсот!
Упрямство сильнее ума. Сошлись на пятистах. Молиар потребовал, чтобы сейчас же ему отсчитали «всадников святого Георгия». Он уже поднялся уходить, но Бош-хатын снова приказала ему сесть.
— Сели. Что прикажете?
— Слушай ты, господин ловкости, что я тебе скажу. Вот возьми это «дору», — она вытащила из-за пазухи маленькую кожаную ладанку. — Говорят, чумазая принцесса страдает желудком. Не слыхал? Опять мотаешь башкой. Так вот я тебе говорю. Болеет твоя принцесса. Возьми это «дору», хорошо помогает. Отдай «дору» ей и скажи, чтобы с водичкой выпила. Сразу полегчает.
— Прикажете, госпожа, передать от вас салам и благословение?
— Нет-нет!
Она сказала это «нет-нет» таким тоном, что Молиару сделалось не по себе.
— Но смотри! Отдай лекарство в собственные руки, и чтобы при тебе выпила. Бери у нее подпись, садись на лошадь и не мешкай. А если не подпишет, все равно незамедлительно возвращайся. Неважно, что не подпишет, лишь бы лекарство выпила.
— Подписи не надо? Я же еду за подписью.
— Тебе я сказала. Убирайся из Мастуджа сейчас же! Когда вернешься, получишь еще тысячу «всадников».
— Две тысячи!
— Ладно. Только поскорей возвращайся.
«Проклятая старуха читает в мыслях. Осторожно!» — думал Молиар. В первое мгновение он не понял, чего хочет Бош-хатын, но когда понял, судорога свела ему горло, и он долго не мог выговорить ни слова. И к лучшему. Нельзя, чтобы старуха заметила его гнев и отвращение, Надо держать себя в руках. Он пролепетал:
— Очень дорогое лекарство! Пятьсот.
— Какой еще задаток? Лекарство-то мое.
— Лекарство-то ваше. А лечить-то мне придется. За такое дело задаток обязательно.
— Ой, хитрец!
— Пятьсот!
— По рукам.
Ударили по рукам. Совсем так, будто Молиар продавал на кишлачном базарчике мешок гороха, а Бош-хатын покупала.
Но рука Бош-хатын оказалась длиннее, чем мог вообразить Молиар. Выпроводили его из Кала-и-Фатту быстро. Рука же эмирши в виде того самого охранника с ржавой бороденкой, человека, похожего на пень, корявый, омерзительный, отныне держала его за шиворот в его путешествии от самых ворот дворца через все бесчисленные перевалы, переправы, мосты и овринги до
