Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 156
— А вы обратили внимание, ваше превосходительство, — заметил Венюков, — что он намекает на военные действия?
— Разумеется, обратил. Но это неважно. У них силенки маловато. Да мне кажется, никаких действий и не будет, если они сами сдуру не начнут. А на письмо надо ответить.
«Из вашего листа, уважаемый джангин, — писал генерал-губернатор, — я усмотрел, что ургинскому, айгунскому и чигиринскому амбаням неизвестна моя переписка с Высоким Трибуналом, которая ведется уже три года. Наш Великий Государь поручил мне вести переговоры по размежеванию границ, о чем российский Правительствующий Сенат своевременно известил Высокий Трибунал. Я в своих письмах неоднократно высказывал предложения России по разграничению и со стороны Высокого Трибунала не получал никаких возражений. Когда же в нынешнем году, по Высочайшей воле нашего Великого Государя, послан был в Пекин посланник, то он Трибуналом туда пропущен не был под тем предлогом, что будто бы нет предмета для переговоров. Поэтому я не считаю себя вправе принять ваш лист и вынужден его возвратить… По дружественным же отношениям обоих государств прошу вас обращаться со всеми словесными объяснениями к г. Языкову, назначенному на Усть-Зею и по всему левому берегу Амура начальником, равностепенным с амбанем. Письменных же листов он принимать от вас не сможет, ибо не имеет при себе переводчика, который бы умел читать и писать».
Отправив эту отповедь Фуль Хунге, а по сути, ближайшим к Усть-Зее амбаням, Муравьев вернулся в Иркутск. Он желал съездить за границу для поправки здоровья, но, главным образом, чтобы повидаться с Екатериной Николаевной, по которой болезненно скучал. В прошлом году, выбрав время до коронации императора, Муравьевы уехали в Мариенбад. В Москву Николай Николаевич вернулся один: Екатерина Николаевна отправилась в По. На ее здоровье сказались длительные недомогания, усугубленные путешествиями и климатом Сибири, — во Франции она чувствовала себя несравнимо лучше.
— Не получилось из меня сибирячки, — грустно улыбнулась Катрин при расставании. — Ну, ты меня там, пожалуйста, не забывай. Приезжай, как только сможешь. — И всхлипнула, припав к его плечу.
Николай Николаевич крепко обнял ее и, понимая, что любые слова утешения будут звучать фальшиво, все же сказал:
— Жди. Приеду и привезу тебе что-нибудь сибирское.
И вот теперь у него был для нее весьма приятный «сибирский» сюрприз, даже больше — амурский. Его преподнесли ему для передачи супруге казаки-переселенцы новой станицы, основанной у самого входа в Хинганские Ворота.
В Петербурге Муравьев пробыл ровно столько, сколько потребовалось для оформления выезда на лечение. Из Парижа он устремился на юг, к Тулузе, откуда поезд по недавно открытой линии ходил до Тарба. А от Тарба до По надо было ехать в дилижансе.
«Какое же это все-таки чудо — железные дороги! — думал Николай Николаевич, сидя в купе на мягком диване и покуривая сигариллу. — Как их не хватает в Сибири! И почему правительство наше такое неумное? Тратят миллионы черт-те на что, а на важнейшее предприятие, видите ли, нет денег!»
Дело в том, что он в очередной раз (уж и не помнил, в какой по счету) подал докладную записку о необходимости железной дороги для сибирских расстояний и в очередной раз получил отказ. А она, как воздух, нужна торговле, промыслам, почтовой связи, армии, наконец! Ну, ладно, зимнюю почту по Амуру нынче наладят, оптический телеграф Казакевич поставить обещал, но железная дорога — это… — Муравьев вздохнул, — железная дорога! На века и никакой распутицы! Вон как в Европе и в Америке за нее ухватились! Да разве сумел бы он в считаные дни добраться из Варшавы до Тулузы и Тарба?!
Тут мысли его перескочили на предстоящую встречу с Катрин. «Боже мой, уже целый год прошел, как мы расстались! Как же мне тебя не хватает, девочка моя! От скольких ошибок ты меня удержала, сколько человек спасла от моего порой неправедного гнева! А люди помнят твое заступничество, справляются о твоем здоровье — это многого стоит! Да простит меня государь за мой обман, за то, что поехал не на воды, а к любимой жене!»
Генерал вздохнул и вернулся к просмотру свежих газет, купленных на парижском вокзале Монпарнасе. И вдруг взгляд его зацепился за знакомую фамилию в криминальной хронике. «Вчера поздно вечером на пороге своего дома на Елисейских Полях, — написал репортер под инициалами DJ, — выстрелом из пистолета был убит шеф «Сюртэ Женераль» виконт Артюр де Лавалье. Убийца бесследно скрылся. Единственная случайная свидетельница утверждает, что это был высокий чернобородый мужчина в широкополой шляпе, закрывавшей лицо, и свободном темном плаще, истинный цвет которого в свете газового фонаря определить невозможно. Полиция предполагает, что убийцей мог быть кто-либо из республиканцев, к преследованию которых шеф «Сюртэ Женераль» имел прямое отношение».
Вот еще один сюрприз для Катрин, весело подумал Муравьев. Как у нас говорят: «Сколько веревочке ни виться, а конец, все одно, придет».
Он предполагал, что Катрин обрадует это печальное известие, но не ожидал, что до такой степени: жена ахнула, всплеснула руками и повисла на шее мужа, целуя его и даже, кажется, повизгивая от переполнивших ее чувств.
— Так ему, мерзавцу, и надо! — заявила она, отпустив наконец полузадушенного супруга и победно оглядела замерших в недоумении родителей.
— Интересно, чем тебе досадил этот бедный виконт? — поинтересовалась Жозефина де Ришмон.
— Да, да, мы сгораем от любопытства, — подтвердил Жерар.
— Можно сказать? — обернулась к мужу Катрин. Он кивнул: теперь можно. Она набрала воздуху и выпалила: — Так вот, дорогие супруги де Ришмон, ваша дочь была шпионкой!
— Что?! — ахнула Жозефина. — Как шпионкой?! Чьей шпионкой?!
Жерар как старый воин воспринял известие гораздо спокойнее.
Он быстро сопоставил информацию:
— Тебя завербовал этот Лавалье? Шпионить за мужем? — Катрин кивнула. Жерар расхохотался. — О-о, милая девочка, да девять жен из десяти шпионят за мужьями безо всякой вербовки. Просто ради удовольствия!
— Ты считаешь, что я за тобой шпионю? — возмутилась Жозефина.
— Что ты, что ты, дорогая! Ты у меня как раз десятая!
— Я — десятая?!
Жозефина угрожающе двинулась на мужа, тот захохотал, отступая, и они оба скрылись в соседней комнате.
— Какие деликатные у тебя родители, — шепнул Муравьев, привлекая в объятья жену. Они поцеловались долгим поцелуем; с трудом оторвавшись, он сказал: — А у меня, Катюша, для тебя еще один сюрприз. Амурский.
— Амурский?! Так давай его поскорей сюда! Я сгораю от нетерпения!
— М-м-м… как бы его преподнести?.. — Он прошелся по комнате, предвкушая удовольствие. — Ну, ладно, скажу как есть… На Амуре появилась первая станица, называется — Екатерино-Никольская. Казаки-переселенцы назвали ее в твою честь, — торжественным тоном объявил Николай Николаевич.
— Ну да, — не поверила она. — Это ты назвал.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 156
