С другой стороны, Медер пошел в гостиницу вместе с Азерой и остался там после отъезда прокуратора. Шарина тяготилась его компанией, к тому же ей хотелось побыть на свежем воздухе после дневного путешествия в карете. И хотя благодаря кожаным подвескам горизонтальная тряска превратилась скорее в качку, но все же камней и рытвин на их пути встретилось немало.
— Я погуляю возле кухни, — решила она, кивнув в сторону построек на задах основного здания.
Как раз в этот момент кухонная дверь отворилась, и оттуда вышла девушка. Она несла одно деревянное блюдо в руках, а другое на голове. Под тонкой кисеей от мух виднелся подготовленный для выпечки хлеб. Девушка несла его в печку, стоявшую во дворе.
Ноннус с сомнением кивнул. Вроде бы народу между кухней и печкой сновало немало, с другой стороны, конюхи оказывались достаточно далеко, чтоб надоедать Шарине.
— Я буду недалеко, — сказал отшельник. — И недолго.
Чтоб решить вопрос, Шарина похлопала его по руке и быстрыми шагами направилась в сторону кухни, прежде чем Ноннус передумает.
Отшельник помедлил еще несколько мгновений и направился к калитке, которая вела в аллею. Мальчик-конюший оставил ее открытой, после того как выкатил в аллею тележку с навозом. Обычно в гостиницах подобные отходы собирались и складировались для продажи соседским фермерам.
Медер появился в боковых дверях как раз вовремя, чтоб заметить, как Шарина направилась к кухне. Волшебник тут же решил к ней присоединиться.
Всю дорогу из Гоналии он правил лошадьми, это удавалось ему как ничто другое. Умение управлять четверкой лошадей было для юноши-аристократа чем-то само собой разумеющимся. Так же как неприемлемым считалось искусство печения хлеба или разделки убитого тюленя. В то же время Шарина могла по пальцам пересчитать количество раз, когда в Барке объявлялась четверка лошадей. На Пьюле лошади и вовсе не водились. Если б не таланты Медера, ему и Азере пришлось бы ехать верхом, а Шарине с Ноннусом — идти пешком. Трудно себе представить, чтоб два простолюдина проехались по оживленной улице на ездовых лошадях и не сломали при этом ключицу или еще что похуже.
Невзирая на все это, у Шарины не прибавилось любви к колдуну или желания с ним общаться. Медер сильно изменился в темницах Гоналии и, по мнению девушки, не к лучшему. Сейчас она встретила его холодным взглядом и решительно отвернулась.
Но это не остановило Медера.
— Госпожа Шарина, — произнес он с фальшивой улыбкой, — вы должны радоваться, что в скором времени мы снова будем в цивилизованном месте. Бор-Дахлиманы очень древнее семейство. Уверен, их особняк окажется достаточно удобным.
Девушка неприязненно посмотрела на него. Наверное, по мнению волшебника, им не встречалось ни одного «цивилизованного» места с тех пор, как они покинули Валлес. На взгляд же Шарины, гостиницы, в которых они останавливались по дороге из Гоналии, были вполне ничего, хотя ни в одной из них она не увидела той чистоты, которую блюли у них дома.
При всей терпимости девушки имелась все же одна вещь, которая действительно не устраивала ее в сандракканских гостиницах: несмотря на все сходство, это не ее родной дом. Шарина все больше скучала по родной деревне. Невозможность снова увидеть Барку заставляла ее жалеть, что море не проглотило ее в ту достопамятную ночь, когда гигантская черепаха отправилась на дно.
Медер растерянно смотрел на девушку, он не понимал ее молчания. Лицо его выглядело так, будто было составлено из не очень хорошо подобранной мозаики. Любое движение подчеркивало это несоответствие.
— И нам по-прежнему предстоит путешествие в Валлес, — продолжал он, отчаянно пытаясь предстать нормальным человеком в глазах Шарины. — Хотя, думаю, торговое судно окажется намного удобнее военных кораблей, на которых настаивала Азера.
Если никто не нападет на нас в море, подумала девушка и сама себе напомнила: материальные враги — не самая худшая угроза, с которой они встретились за время путешествия. Она не сердилась на Медера, просто он был ей неприятен — ее тошнило всякий раз, как она вспоминала колдуна в луже крови.
— Мастер Медер… — начала она.
Ей хотелось напрямик сообщить волшебнику, что она не жаждет его общества — ни сейчас, ни вообще когда-либо.
Но в этот момент девушка увидела, как из конюшни со злорадным выражением лица выходит мальчик-конюший. Неужели он подглядывал за Ноннусом через щелку в калитке?
Двое конюхов шли по пятам за мальчиком, один из них нес вилы для навоза. Направлялись они к калитке.
Бросив Медера, Шарина поспешила туда же. Слишком далеко… девушка понимала, что не обгонит их даже если побежит опрометью.
Дротик Ноннуса остался в карете. В Эрдине было не принято, чтоб горожане разгуливали по улицам с копьями. Правда, у него еще оставался пьюльский нож.
Но он снимает нож во время молитвы!
— Ноннус! — закричала девушка. Ей оставалось еще десять футов до калитки, когда конюхи уже входили туда. Все они были здоровяками. Один из них — черноволосый, с бородой, заметно прихрамывал. Второй, тот, что с вилами, высокий, бандитской наружности, кажется, страдал каким-то заболеванием: суставы у него были непомерно увеличены.
Конюший оглянулся на Шарину и отпрянул с испуганным видом, увидев, как из-под плаща у нее появился кинжал. У мальчишки не хватало передних зубов, на шее под грязными волосами расползались противные пятна экземы.
Форейтор подкрался сзади к девушке и схватил ее за локти. Она попробовала лягнуть его, но к сожалению, голой пяткой не могла нанести серьезного вреда его лодыжкам. А выше не дотягивалась… Мерзавец подтащил Шарину к каменной стене и колотил об нее, пока она не выронила кинжал.
Тогда он затащил девушку в аллею. Конюший вошел вслед за ними и прикрыл калитку. Он поднял кинжал и, гнусно улыбаясь, размахивал им перед носом хозяйки.
Пьюльский нож в ножнах свисал со столба. Ноннус стоял в противоположном конце аллеи перед деревянным столбом изгороди. На лице его играла слабая улыбка, пока он не увидел Шарину в руках форейтора. Тогда улыбка исчезла, и выражение лица стало совершенно пустым.
Теперь Шарина понимала, как глупо ошиблась: Ноннусу ничего не угрожало. Аллея хорошо просматривалась, а большой стог сена и куча лошадиного навоза открывали весьма удобный путь к бегству. К тому же невысокая изгородь не являлась преградой для такого ловкого и тренированного человека, как отшельник. Не влезь Шарина в это дело, единственная потеря, которая грозила бы ее другу, — это его пьюльский нож.
Ноннус не придавал значения собственности, даже ножу, который он, наверняка, носил при себе с тех пор, как стал мужчиной. Все, что его действительно волновало — это Госпожа и девчонка, которая умудрилась неприятную ситуацию превратить в катастрофу.
Отшельник стоял на коленях перед образом Госпожи, который он нацарапал на изгороди. Высокий конюх угрожающе поднес вилы к лицу Ноннуса. Тот отклонился, не выказывая особого страха.
