Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 186
Небольшое пятно света окружало доску объявлений справа от сцены, еще одно лежало за кулисами, и, кроме того, светился контур двери второй уборной по соседству с гримерной звезды.
Я пошел через темную сцену, мягко скользя по полу, чтобы не споткнуться о провод или крепеж, и меня сразу охватило колдовское волнение, которое я часто испытываю в пустом театре перед вечерним представлением. Только на этот раз в нем крылось что-то еще, от чего по шее бежали мурашки. Думаю, дело было не в летучих мышах, которые могли носиться в темноте, издавая неслышимые пронзительные вопли, и даже не в крысах, которые могли таращить глаза-бусинки из-за сундуков и декораций, – правда, не далее как за час до того Джо сказал, что ловушки, которые он раздобыл и установил накануне вечером, утром были пустыми.
Нет; казалось, меня незримо обступили все персонажи Шекспира – все бесчисленные порождения театра. Я представлял, как Розалинда, Фальстаф и Просперо стоят рука об руку, глядя на меня, и на лице каждого играет своя особенная улыбка. Как Калибан усмехается, молча раскачиваясь на тросах, что спускаются с колосников. Как бок о бок, но не улыбаясь и не рука об руку, стоят Макбет, и Яго, и Дик Три Палки – Ричард III, и с ними все несметные полчища шекспировских героев и злодеев.
Я прошел через противоположную кулису туда, где во втором пятне света сидел Билли Симпсон с разложенным на столе реквизитом для «Гамлета»: черепа, рапиры, фонарь, кошельки, письма на пергаменте, цветы Офелии и прочее. Странно, что Реквик подготовил все так рано, и еще довольно странно, что он сидел один, поскольку у него есть несвойственная актерам привычка водить дружбу с местными, причем любыми – полицейскими, швейцарами, цветочницами, разносчиками газет, лавочниками, бродягами, выдающими себя за нуждающихся актеров, – и даже приглашать их за кулисы: нарушение правил, на которое Босс закрывает глаза, раз уж от Реквика столько пользы. Реквик любит людей, особенно со дна общества, и низменные мелочи жизни. Думаю, из него вышел бы хороший писатель, если бы не отсутствие склонности к драматизму и умения рассказывать истории – своего рода прозаичность, свойственная его профессии.
Итак, он сидел, ссутулившись, за своим столом, почти в дверном проеме реквизиторской с голыми полками – что толку загромождать ее ради трехдневных гастролей? – и вопросительно смотрел на меня. У него был широкий лоб, на который падал свет, скошенный подбородок, остававшийся в тени, и довольно большие глаза: по ним проходила граница света и тени. На мгновение (думаю, в основном из-за разложенного реквизита) он показался мне творцом из «Рубайята», который водит нас всех на ниточках[47].
Обычно он с готовностью приветствовал гостей, но сегодня молчал, и оттого иллюзия была особенно сильной.
– Реквик, – сказал я, – от этого театра веет сверхъестественным.
Выражение его лица не изменилось. Он торжественно принюхался, сделав большой вдох и запрокинув голову, отчего слабовольный подбородок оказался на свету и иллюзия исчезла.
– Пыль, – сказал он через мгновение. – Пыль, старый плюш, водяная краска для декораций, пот, канализация, желатин, грим, пудра и нотка виски. Но сверхъестественное… нет, не чую. Разве что…
Он еще раз принюхался и покачал головой.
Я посмеялся над его приземленностью, но упоминание виски показалось мне странным: я не пил, Реквик ни капли в рот не берет, а Гатри Бойда поблизости не было. Реквик зорко подмечает чувства и ощущения… и мелкие чудачества. Например, не кто иной, как Реквик, поведал мне о блокноте, в котором Джон Маккарти (через пару часов ему предстояло перевоплотиться в Фортинбраса и Первого актера) записывает точное количество часов ночного сна. Поэтому он знает, когда надо урывать дополнительное время, чтобы довести среднюю продолжительность сна до девяти часов. Он уверен, что так проживет дольше.
И это Реквик заметил, что Ф. Ф. приклеивает свои «светские» накладки намного более небрежно, чем театральные парики – нарочито неаккуратно, как некоторые завязывают галстук-бабочку. Реквик полагал, что тем самым Ф. Ф. выражает легкое презрение к миру за пределами сцены.
Реквика интересуют не только детали, но, возможно, именно из-за тяги к ним он с пониманием относится к человеческим надеждам и слабостям, даже самым тривиальным, вроде моего эгоистичного увлечения Моникой.
– Билли, я имел в виду не настоящий запах, – сказал я ему. – Мне сейчас почудилось, будто сегодня вечером может случиться что угодно.
Он медленно и торжественно кивнул. Будь на месте Реквика любой другой, я бы предположил, что он слегка навеселе.
– Ты был на сцене, – ответил он. – Знаешь, научные фантасты ни черта не понимают. У нас уже есть машины времени. Это театры. Театры – это машины времени и космические корабли. Они уносят людей в будущее и прошлое, к иным мирам и иным вероятностям… и если мы работаем на совесть, дают им мельком увидеть небеса и преисподнюю.
Я кивнул ему. Эти нелепые фантазии – единственное отступление от прозы жизни, которое Реквик себе позволяет.
– Что ж, давай надеяться, что Гатри поднимется на борт космического корабля, прежде чем взовьется занавес, – заметил я. – Сегодня мы зависим от того, хватит ли его детям здравого смысла доставить старика в целости и сохранности. Судя по рассказам Сибил, положиться на это нельзя.
Реквик посмотрел на меня по-совиному и медленно покачал головой.
– Гатри явился сюда минут десять назад, – сообщил он, – и выглядел не более пьяным, чем обычно.
– Какое облегчение, – искренне сказал я.
– Девчонки устроили сеанс с доской, – продолжил Реквик, точно собирался отчитаться обо всех членах труппы. – Они тоже почуяли сверхъестественное совсем как ты и попросили доску назвать виновника.
Он еще больше ссутулился, напоминая теперь горбуна, и принялся шарить под столом.
Я кивнул. Я уже догадался о доске по контуру света вокруг двери гримерной Гертруды Грейнджер.
Реквик выпрямился. В его руке была пинтовая бутылка виски. Даже заряженный револьвер удивил бы меня меньше. Он открутил крышку.
– Босс идет, – спокойно произнес он, услышав скрип двери служебного хода и, видимо, шаги, на которые я не обратил внимания. – Такая рань, а нас в театре уже семеро.
Он сделал большой медленный глоток виски и вернул крышку на место совершенно естественным жестом, будто проделывал это каждый вечер. Я молча таращился на него. То, что он делал, было совершенно немыслимо – для Билли Симпсона.
В этот миг кто-то пронзительно завопил, рассыпались дощечки, со звоном упало что-то металлическое, раздались торопливые шаги. Должно быть, после предыдущего разговора я был на взводе, потому что теперь со всех ног бросился к гримерной Гертруды Грейнджер, больше не опасаясь запнуться в темноте о провод или крепеж.
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 186
