Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 170
Для них здесь продолжается Хэллоуин, просто теперь разряженными оказываются не живые люди, но замершие (точно замерзшие, отмороженные) фигуры из пластика, бронзы и других стойких материалов.
Тем более что время от времени Херст вставляет в историю цивилизации, рассказываемой предметами, образы из масскульта – какого-нибудь Снупи, разбитого на манер античных скульптур, или Микки-Мауса, позолоченных трансформеров или кукол, любимых детьми многих поколений. С одной стороны, это работает на радость узнавания даже у самых малоопытных зрителей (детей), с другой – начинает прояснять общий замысел артиста.
Большинство артефактов так или иначе играют с образами и мотивами цивилизации. Например, громадный камень изображает календарь индейцев майя. Есть будды, египетские бюсты и фигуры животных из золота, масса экспонатов напрямую отсылает к греческим мифам. Есть также высказывания и по конкретным жанрам. Скажем, мнение Херста об особенностях ювелирного искусства или его реплики в сторону лежащих на дне средневековых надгробий.
Но изучение корабля (я бы даже сказал, ковчега), поднятого на берег, не знает, как постмодерн какой-нибудь, различий между высоким и низким, так как тонут и воскресают сразу все экспонаты. Важно, что их предъявляют следами «погибшей цивилизации», полностью ушедшей в прошлое, – это помогает взглянуть на наше время из какого-то дополнительного будущего.
Именно поэтому в зале рядом со священным жуком-скарабеем из золота и драгоценных металлов, реликвариями и единорогами стоят тела обезличенных манекенов, фиксирующих стандарты современных представлений о прекрасном. Нет ведь гарантии, что они тоже плыли вместе с прочими артистическими сокровищами, просто в другом трюме. А теперь, когда их извлекли из подводной толщи и показывают людям, наши современники не помнят (или не знают), какие функции выполняли те или иные объекты.
В любом музее сакральное и мирское так же перемешаны и даны не в утилитарном, но в кураторском смысле.
«Руины немыслимого» вроде бы как играют по правилам искусства, причем не только современного, но и классического – Херст демонстративно наследует сразу всей истории стилей, из которой выдергивает ниточки разных эпох.
Он, конечно, гений труда (экспликации говорят, что проект начат в 2008 году, и в голове не помещается, сколько Херст ваял на компьютере все эти многоголовые изображения), но и без подсказки ясно, что в одиночку такую махину, сублимирующую от и до коллекцию целого отдельного музея, не поднять даже самому выдающемуся гению всех времен и народов.
Херст подавал идеи и разработки, все прочее – начиная от 3D-моделей будущих скульптур до обработки поверхностей композициями из кораллов (каталог подсказывает, что кораллы настоящие, но слишком уж они правильно живописные, равномерно разнообразные) – усилия десятков, если не сотен людей, материализовавших первичный импульс.
Да только ж разве Микеланджело или Синьорелли (кто угодно) работали в гордом одиночестве? Разве они не использовали труд каменщиков и столяров? Разве не наряжали своих персонажей в современные одежды, чтобы сюжеты и конфликты, показанные на фресках и в гробницах, были понятны примерно так же, как комикс?
Это, разумеется, провокация: Херст все делает по правилам, но выворачивает привычные лекала наизнанку до такой степени, что другим, более тонким сюжетом интерпретации может оказаться, если захотеть, жесткая институциональная критика, рефлексия по поводу шоу-бизнеса да и всего общества потребления. Особенно если учитывать, на чьи деньги художник все это делал и где теперь все это показывает. Хотя, конечно, профессиональная метарефлексия гораздо важнее (да и интереснее) будет. Что и как должен делать современный автор, чтобы сравняться с мастерами прошлого?
Они ведь тоже хотели поражать и удивлять, сочетая ярмарочный балаган, кунсткамеру и самые что ни на есть горние да дерзновенные порывы. Так чем тогда современные художники хуже?
Не хуже, просто цели искусства изменились. Соответственно, зрительские задачи тоже. Титаны трудились не просто так, но решали важнейшие задачи своей современности.
Можно, конечно, сделать вид, что Херст тоже не просто так увеличивает цены на работы и нагнетает масштабы сделанного (уже интересно, каким будет его следующий мегапроект), но удваивает ставки критикой ласковой, щекочущей самоуважение.
Все ходят вокруг да около этих объектов, смотрят пристально, так как видно же, какие громадные деньги в это вложены. Значит, не просто оно так.
Разумеется, не просто. Умный художник, да еще и претендующий на мировое первенство, обязан предупреждать любые вопросы на любом уровне. Концепция тут – прежде всего. У Херста полно концептуальных проектов, но концептуализм – это скучно и немного академично, а если подпустить Голливуда, так самое оно и будет.
Для этого Херст, во-первых, прокладывает разные части «Руин» повторяющимися лейтмотивами – сюжетными, технологическими, стилевыми. Во-вторых, удваивает некоторые экспонаты. Если штамповать их можно до бесконечности, то почему не удвоить?
С одной стороны, показать, как голые поверхности обрастают кораллами, с другой – если это ковчег, то каждой твари должно быть по паре. Потому что предметы, представительствующие за разные цивилизации, предлагают обобщенный образ мировой культуры. Херст смотрит на нее из будущего – именно поэтому вплетает в древнегреческие и древнеегипетские элементы штучки нынешнего масскульта.
Херст спасает на своем ковчеге не только историю, но и современность, нас с вами и то, чем, по его мнению, мы питаемся или дышим.
Делая аптеки, Херст уже лечил человечество с помощью таблеток, но, видимо, не вылечил. Вот и решил спасти всех сразу. Скопом, гуртом.
Так как поодиночке выплыть практически невозможно, а если мы все, такие разные, будем спасаться кучей, то совершенно неважно, что высокое, а что низкое, что важное, а что сегодня кажется второстепенным, мусорным, смешным и нелепым. Будущее разберется. Это для главного русского художника в музей возьмут не всех, будет сложный и, видимо, многоступенчатый отбор с помощью каких-нибудь репрессивных процедур, на которые русские мозги особенно богаты. А вот для западного, политкорректного ума запреты не нужны – Херст готов забрать с собой все что угодно. Небо – оно же для всех?
Так что это очень оптимистическая выставка, читатель.
Между Сан-Марко и РиальтоВ безразмерном романе «Пенсия» Александра Ильянена встретил упоминание мастерового, которого, кажется, видел и я.
…мне запомнился в Венеции стеклодув в своей мастерской за стеклом. Выдувающий венецианское стекло. Можно посмотреть с улицы на его работу, можно зайти и купить его поделки. Мне запомнилась голая девушка в Амстердаме тоже как стеклодув за витриной (портрет художника зимой в виде девушки или стеклодува)… (623)
На углу одной из небольших площадей (хочется сказать «площадок»), прикрепленных к городу мостиками, точно прищепками.
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 170
