– Вы меня слышите? – заорал он в самое ухо.
Белолобов дернулся.
– Что ж вы так кричите, любезный? – спросил он.
– Говорит! – еще сильнее крикнул доктор, обращаясь к коллегам. Те радостно затрясли головами.
– Я еще и на машинке… Швейной… – заметил Олег. – Почему я не должен говорить, не подскажете?
– Э-э, – толстяк, секундой ранее улыбавшийся во весь рот, вдруг посерьезнел. – А-а… как бы вам объяснить… Пока рано об этом, хорошо? Вы будете волноваться. И… Нам срочно нужно провести дополнительные исследования вашего состояния.
– Да нормальное состояние! Только чуть подташнивает и голова кружится – но я знаю, скоро пройдет, только время надо. А насчет «волноваться» – я скорее забеспокоюсь, пребывая в неведении, чем обладая хоть какой-то информацией. Доктор, какой сейчас год?
– Э-э… – эскулап повернулся к товарищам. – Частичная потеря памяти.
Те опять согласно затрясли головами.
– Э-э… 2012-й.
Олег захохотал.
– Ах-ха-ха-ха-ха! – из глаза потекли слезы. От смеха. – Обалдеть! Месяц?!
– Ну… Февраль.
– Где я?
– В клинике, естественно.
– Естественно, какого направления? Кардиология, травматология? Что со мной – обморожение, переломы? Почему на глазу повязка?
– А… Э-э… – толстяк повернулся к коллегам и предложил: – Присядем?
Те схватили стульчики у стен, один из них подали начальнику, тот грузно на него опустился и сказал:
– Направление… Э-э… Нейрохирургическое…
– Понятно, – новость оказалась не слишком радостной. Но дома, дома, живой – ох, но как это возможно, ну Камень, ну, талисман Тимура… – У меня что-то с головой?
– Э… Ну, не «что-то», а вполне себе нечто.
– Доктор! – скривился Белый Лоб. – Ну, взрослые люди, вы же видите, что я адекватен, ну что за секреты? Я нормально себя чувствую. Нормально! А будете секретничать, мне станет плохо. Что со мной?!
– Я, – положил руку себе на грудь собеседник, – ваш лечащий врач и начальник отделения Сергей Аркадьевич. А это – мои коллеги Губаз Леванович и Александр Александрович.
Коллеги синхронно кивнули.
– Вы, – продолжил эскулап, – э… были в коме.
– Долго? – удивился Олег.
– Поразительно недолго! – все равно вскочил с места доктор. – Всего неделю! В вашем случае это… Удивительно! И выход из коматозного состояния происходит путем восстановления функций центральной нервной системы в обратном порядке их угнетению, медленно, постепенно, а вы – бах! – и уже говорите! Осмысленно, замечу, говорите!
– А зачем мне говорить бессмысленно?
Врач улыбнулся снисходительной улыбкой настоящего профессионала, ведущего спор с абсолютным дилетантом.
– Степень вегетативных расстройств уменьшается постепенно. Бред, галлюцинации – нормально, я бы даже сказал – ничего страшного. Это проходит. Оглушенность, спутанность сознания – привычно.
– Что еще напророчествуете?
– Ну… Э… Возможно двигательное беспокойство. Судорожные припадки. Дискоординированность движений. Сумеречное состояние.
– Вот «сумеречное состояние» – вот это, по-моему, подходит. Развейте его, пожалуйста. Откуда меня доставили?
– Видите, – повернулся толстяк к свои друзьям, – все же потеря памяти.
– Ну, если сейчас февраль, – внимательно посмотрел на него Олег, – не с Эльбруса, часом?
– О! – снова развернулся доктор. – Все же частичная.
– Сергей Аркадьевич! Меня нашли уже в коме? Или я впал в нее позже?
– Уже в коме. В глубокой пещере. Сотрудники МЧС бурили лед. История, конечно, беллетрическая!
– Много времени я провел подо льдом?
– Э… Совсем недолго. Полтора суток.
Белолобов пытался найти логическую цепь. Почему тогда кома?
Этот вопрос и задал. Врач посмотрел на коллег и покосился на пациента – мол, промолчать или сказать? Олег заметил это движение.
– Полно, говорите.
– У вас, – и доктор ткнул себя пальцем в макушку, – как бы сказать… Все правое полушарие прострелено. Насквозь. Через затылок. Честно говоря, как вы выжили, нам не понятно. Раз вы требуете прямоты и твердите, что адекватны, сообщу: у вас просто дырка в мозгу. Вот так, – и откинулся на спинку, сжав пальцы обеих рук.
– Поэтому на глазу повязка? – цена была страшная, но платить судьбе чем-то нужно?
Аркадьевич молча кивнул.
– То есть глаза нет?
Доктор развел руки в стороны – увы!
– Меня нашли одного? – подумал: совершила ли Марина кульбит вслед за ним?
– Да. К сожалению… Все участники вашей группы погибли.
Жаль, как жаль, страшно жаль! Но вопрос не об этом же…
– В пещере. В пещере – одного? Больше никого не нашли?
– Э… Насколько я знаю, нет.
– А чужие вещи? Женские, например?
– Нет-нет, – врач предостерегающе выставил перед собой ладони. – Никаких женских вещей. Какие-то исторические раритеты – да. Женских вещей – нет.
Камень! Они нашли Камень! Ох, надо же предупредить – а то разлетятся по времени кто куда!
– А… – Белолобов нахмурился, подыскивая слова. – Почему вы сказали, что история – беллетрическая?
– Ну, – эскулап заулыбался, – на поиски вас одного снарядили целую экспедицию. Организовала ее ваша жена и друг по имени Павел. А вашу дочь тут все уже до одного знают – она приходит и сидит в том кресле, – врач показал в угол, – каждый день, по нескольку часов, пока мы ее не… Ну, как выразиться… Прогоняем. Она говорит, что если будет находиться рядом, папа быстрее выздоровеет. Замечательный ребенок. Вежливый, умный. Хорошая девочка.
Олег схватил правой рукой подушку, выдернул ее из-под головы и накрыл ею лицо. Нина, Ниночка, солнышко мое – ты есть, ты существуешь, любимая моя, драгоценная… И Аня, Аня, Аня… Не бросила, не оставила. Мексиканский художник Диего Ривера расписал стены дворца Кортеса в Куэрнаваке обломками ада, заключенными в оправу из райских садов. Его бывшая супруга Ангелина Белова, впервые их увидев, оставила обиды и «простила ему все, что он с ней сделал, даже самые затаенные горести, ибо нелегко быть женой гения». За что меня прощать? Я всегда вел себя грубо, высокомерно, жестоко. Ни ласки, ни добрых слов – вечное самокопание и попытки разобраться в себе, только в себе. Голый эгоизм. Спасибо тебе, Аня.
Убрал подушку, с очень большим давлением в голосе произнес:
– Позвоните им, пусть приедут. Срочно.
– Э… Я, вообще-то, считаю, рановато. Нам необходимо провести исследования, сделать анализы, собрать данные…
