Книга 19-я жена - Дэвид Эберсхоф

— Романтично, — произнес я.

— А теперь — кляпы.

— Пожалуйста, не надо этого делать! — попытался было Том.

— Вставь им кляпы! — Элтон протянул жене две тряпки — длинные куски, оторванные от старой фланелевой рубашки.

Том сопротивлялся. Он вертел головой и плотно смыкал губы. Элтон обвил мне пальцами горло и сказал:

— На твоем месте я не стал бы так делать.

Следом за Томом Куини вставила кляп мне. Прежде чем тряпка попала в мой рот, я успел спросить:

— Почему?

— Детка, не говори с ним. Притворись, что это кто-то другой.

Когда она закончила, Элтон проверил узлы.

— Прекрасная работа, — сказал он. — Всем спасибо. — И ушел из гаража.

Веревка впивалась мне в кожу, а из-за кляпа было трудно дышать. Но хуже всего был страх. Я думаю, для каждого из нас наступает момент, когда ты понимаешь, что должен умереть. Для некоторых людей этот момент длится долго, в течение долгой болезни. Для других это всего несколько секунд до вспышки. Для моего отца он, видимо, наступил, как только отец увидел винчестер. Даже у тех, что умирают мгновенно, даже у них должен быть крохотный, не поддающийся измерению момент осознания. Мне нравится так думать. Это кажется только справедливым. А здесь и сейчас наступил мой. Я не знал, сколько времени мне осталось, но очень четко понимал, что не переживу эту ночь. До сих пор Том лежал совершенно неподвижно. Он заметил, что я плачу, и его глаза тоже наполнились слезами.

— Мне правда очень жаль, что все так вышло, — сказала Куини. — Прости меня.

Я смотрел на нее.

— Куини! — позвал офицер Элтон из гостиной. — Поехали!

— Иду, — отозвалась она. Погладила меня по щеке. — Никогда не думала, что так получится. — Она поцеловала меня в лоб. Губы были теплые. — И ты тоже, — сказала она Тому и погладила его ухо. — Ты заботься о нем, ладно? Дай ему то, чего он достоин.

Том завопил. Из-за кляпа слов было не разобрать.

— Не вопи, — попросила Куини. — Мы же не сможем уехать, если ты будешь вопить.

— Куини!

— Иду.

В дверях она задержалась еще на мгновение, глядя на нас, лицо ее стало от жалости каким-то плоским.

— Удачи вам! — Она выключила свет и захлопнула дверь.

Я услышал, как закрылась парадная дверь, потом захлопнулись дверцы машины, включился двигатель. Шины проскрипели по гравию. В своем воображении я видел, как патрульная машина Элтона задом выезжает с въездной аллеи, свет фар обегает двор. Я видел это, словно передо мной разворачивался фильм, настолько все в этой сцене было ясно. Когда машина Элтона уехала, единственными звуками были мои с Томом попытки дышать с кляпами во рту. Было слишком темно, чтобы видеть выражение лица Тома, но глаза его блестели в темноте. Один его палец нащупал мой. Они сплелись вместе, крепко сомкнувшись у костяшки. Прошу прощения за такую сентиментальщину, но так оно и шло: мы лежали там, на бетонном полу, связанные, с заткнутыми ртами, мы тянулись друг к другу, наши пальцы нашли друг друга и сплелись. Вот так мы и лежали там одни — очень долго.

Через какое-то время мы услышали машину у дома, звук захлопнутой двери. Ну вот оно, думал я. Вот оно. Началось.

Дверь из гостиной отворилась, из-за нее высунулась голова. Пара серебристо поблескивающих глаз. Рыбье лицо с открытым ртом, удивленный взгляд. Это оказался сам Пророк. Он был потрясен, увидев меня в этом положении. По-настоящему поражен, непритворно поражен. Это явно не являлось частью его плана. Мое лицо… ну, я представления не имею, только могу пари держать, что на нем было написано не меньше удивления. Вот вам, пожалуйста. Две физиономии, выражающие одни и те же чувства в один и тот же момент времени. Мы продолжали глядеть друг на друга некоторое время, ничего не говоря, потому что сказать-то было нечего. Так ведь оно и бывает, правда? Глаза так встречаются. Сквозь стеклянную стену. Во тьме кинозала. В гостинице «Малибу-Инн». Глаза говорят «прощай» в некоем гараже. Кто может сказать, что произойдет дальше? Кто может сказать, что знает, какой у всего этого смысл? Приходится с этим жить. С этим незнанием. Мучась вопросами. Вопросами без ответов. Во мраке жизни. Приходится принимать это — это «почему?».

— Джордан? — произнес Пророк.

— Они подставили мою маму, — сказал я.

Только из-за кляпа у меня во рту эти слова затерялись в моем собственном горле.

— Что тут, собственно, произошло? Из-за чего это все?

А я ответил:

— Мама. Это все из-за моей мамы. — Но мои слова прозвучали так, будто я кричал в полотенце.

Не знаю, сколько времени мы вот так пялились друг на друга. Том лежал спиной к двери. Он пытался как-то извернуться, чтобы самому увидеть, кто там. Он что-то сказал, но что?

Пророк выглядывал из-за двери, так что я мог видеть только его голову и руку. Иссохшая, в старческой гречке рука с желтовато-белыми костяшками. И такое осунувшееся лицо. Старый человек. Почти как любой старик.

Пророк ушел, закрыл за собой дверь. Призрак его лица остался, повиснув в том пространстве, где оно только что находилось, — как остаточное изображение или, может быть, даже греза. Потом и это исчезло, и мы с Томом снова оказались в одиночестве на холодном бетоне пола.