видел ни одной женщины.
Машина скорой помощи была вынуждена снизить скорость, потому что толпам людей стало не хватать тротуаров. Они проезжали сквозь что-то напоминавшее рынок с открытыми ларьками, заваленными фруктами и овощами, хлебом, вином, какими-то неопределенными предметами в блестящем металле и цветной пластмассе. Хозяева закрывали ларьки и перегружали товары в стоявшие рядом грузовики. Приближалась ночь.
На стенах зданий вспыхивали рекламные знаки, по яркости напоминавшие неоновые. Глядя вперед поверх голов сидевших впереди мужчин, Уэнтик видел улицу, словно просеку в лесу цвета. Его глаза, привыкшие к блеклому однообразию тюрьмы и долины, простой смене света и тьмы, видели эти знаки не как отдельные вспышки света, а словно картину в калейдоскопе.
Но стоило ему взглянуть на любой отдельный знак, его необычность сразу же становилась очевидной.
Здесь знак изображал букет цветов, там лицо. Упрощенные изображения ножниц, женской головки, рыбы, раскрытой книги. Нигде не было ни одного слова.
Мало-помалу улица становилась более широкой и машина увеличила скорость. Теперь здания не стояли слишком близко друг к другу, их архитектура стала более приятной глазу. Солнце исчезло, оставив на небе веер переливчатого разнообразия цветов. В окнах зданий вспыхнул свет и Уэнтик, не сомневавшийся в очередном обновлении своего заключения, теперь в коконе машины скорой помощи, почувствовал изолированность от людей этого города. Они занимались своими повседневными делами: просто жили, отдыхали, влюблялись и занимались любовью.
Но он не был их частью; чужак в смирительной рубашке, которого везут по темным улицам неизвестно куда.
Здания снова стали собираться в гроздья и машина немного сбавила скорость. Цветных знаков не стало видно. Машина свернула с главной дороге и ехала теперь по нешироким улицам, где кварталы высоких домов устремляли в небо сиявшие светом окна.
Уэнтик разглядывал все с интересом, прекрасно понимая, что только несколько минут отделяют его от тюрьмы.
Внезапно машина притормозила и свернула во двор длинного здания. Яркие дуговые лампы освещали дорогу к его заднему подъезду. Когда они остановились, все вокруг было залито потоками света. Двое мужчин выпрыгнули из машины одновременно и свет, казалось, засиял еще ярче. Только тогда Уэнтик понял, что голубой кокон исчез.
Он выбрался из машины и мужчины взяли его под руки, крепко вцепившись в ремни, пришитые к его одеянию позади трехглавых мышц плеч.
Обессиленного Уэнтика эти люди почти несли, поднимая по лестничному пролету, потом повели по крытому кафелем вестибюлю, громко топая сапогами.
Не дав возможности насладиться сценой вестибюля — он лишь бросил безумный взгляд на толпу людей; одни стояли, другие сидели, но все, похоже, чего-то ждали, — они втащили его в коридор.
Пройдя только половину коридора, они впихнули его в лифт, Уэнтик заметил,
что считал этажи. Лифт остановился на седьмом.
Его снова повели по коридору, затем через ряд помещений и еще по одному проходу. Наконец для него открыли дверь и позволили войти.
Один из мужчин расстегнул застежку на его шее и смирительное одеяние свалилось вперед на пол. Уэнтик инстинктивно напряг мышцы плеч и повернулся кругом. Он поднял взгляд на доставивших его людей.
— Где я? — спросил он.
Один из них достал из кармана потрепанную карточку и стал читать.
— Вы в Сан-Паулу. — Голос был монотонным. — Это больница. Устраивайтесь поудобнее, спите как можно больше и выполняйте все, что требует медицинский персонал. Здесь есть сиделка, которая в любой момент готова присмотреть за вами.
Он засунул карточку в карман и оба мужчины направились к двери.
— И не пытайтесь улизнуть, — сказал второй. — Это вам все равно не удастся.
Дверь закрылась и Уэнтик услыхал щелчок запиравшегося замка. Мужчины удалились по коридору.
Он оглядел помещение.
Светлое и приятно украшенное. Кровать — с простынями, как сразу заметил Уэнтик, — полка книг, умывальник с мылом и полотенцем, платяной шкаф, письменный стол и кресло. На постели лежала приготовленная для него смена одежды.
По сравнению с тем, к чему он привык за последние несколько недель, это была роскошь.
Спустя десять минут, когда он уже умылся и облачился в больничную одежду — серую облегающую тенниску и бесшовные, свободно сидевшие на нем брюки, тоже серые — в голову пришли две беспокойные мысли.
Во-первых, если он в Бразилии, почему еще не встретил ни одного урожденного бразильца? Все люди, которых он видел в аэропорту, на улицах и в больнице явно европейского происхождения.
Вторая мысль была более личного свойства: с какой целью стены этой палаты обиты упругим материалом?
Глава пятнадцатая
Еще через час Уэнтик лежал поверх покрывала, слушая нежную музыку из спрятанного где-то над дверью репродуктора и смотрел фильм о детях, которые весело играли на лугу под голубым небом. Забавная параллель между его нынешним положением и первыми днями пребывания в тюрьме, что-то неуловимо рознившее эти два момента его жизни оставляли его в состоянии легкого замешательства.
Его навестил молодой доктор и задавал вопросы, которые в полном смысле слова не имели к Уэнтику никакого отношения.
Вероятнее всего и ответы на них доктор воспринимал соответственно.
Далее последовал поверхностный медицинский осмотр и затем его оставили в покое.
Насколько он мог судить, произошла ошибка в установлении его личности. Доктор явно принимал Уэнтика за кого-то другого, хотя неясно за кого. Часть обследования представляла собой простые ассоциативные тесты и его ответы явно удивляли доктора.
В конце обследования Уэнтик спросил:
— Зачем вы меня сюда поместили?
— Для реабилитации.
— Надолго ли?
— Пока не поправитесь, — ответил доктор. — Звоните сиделке, если вам что-то понадобится. Завтра утром я навещу вас снова.
Когда он ушел, дверь оставалась незапертой и Уэнтик немного приоткрыл ее. В коридоре стоял стол, а застекленная временная перегородка очень удобно превращала торец коридора в своеобразную приемную перед его палатой. За столом была медсестра в белой униформе. Доктор остановился возле стола и обменялся с ней несколькими словами. Хотя Уэнтик до предела напрягал слух, большую часть разговора ему подслушать не удалось.
Однако до него донеслось произнесенное доктором имя Масгроув.
Когда доктор ушел, Уэнтик еще несколько секунд понаблюдал за работой сиделки. Склонившись над столом, она что-то писала, не догадываясь, что он за ней подглядывает. Медсестра была молода и на взгляд изголодавшегося по женским прелестям Уэнтика очень привлекательна. В конце концов, сообразив, что обуревают его далеко не добрые мысли, он тихо прикрыл дверь и вернулся в постель.
Прошло несколько минут, освещение само собой потухло и начался фильм.
Он был совершенно безобидным, вроде лекции с диапозитивами без комментариев. Сцены очень просты: широкие белые пляжи с накатывавшейся на них прибойной волной; высокие горы в мантии темно-зеленых
