безопасности, и там, как и на Земле, человек может поделиться с другим своим состоянием только при помощи слов и поступков. Древнее человеческое неумение непосредственного — помимо слов, мимики и поступков — восприятия мыслей и чувств возведено в специальный закон длительных рейсов, ибо прямое чтение мыслей, как показал опыт, часто приводит к трениям в коллективе. Бывали даже случаи — немыслимые на Земле — когда люди ссорились по пустякам. Вся эта блестящая техника отказывала, едва люди покидали корабли. Радиус действия МУМ — малых универсальных машин, которыми оснащали корабли, — не превышал и миллиона километров. За этими пределами людей полонила примитивная стихия прямого понимания. Алексей в страхе зажмуривался, представляя себе, как Анна, потрясенная, внезапно узнает, что он относится к ней уже по-иному, чем прежде. Не то, чтобы он разрешил себе подумать о ней плохо, этого ни на Земле, ни в звездных мирах с ним не случится. Но все же он думает о ней иначе, чем всегда уверял ее.
Но когда комплектовали флот в Южную Корону, Анна неожиданно дала согласие за себя и за Алексея, не дожидаясь, пока он откажется в четвертый раз.
— Чем мы хуже других? — сказала она. — Елена с Надей налетали восемнадцать тысяч светолет, а мы словно прикованы к солнцу. Ведь не поверят — ты дальше Сириуса не забирался в Галактику!
— Мы были на звезде Ван-Маанена, — напомнил он. — Я уже не говорю о туристском рейсе вокруг Проксимы Центавра.
— Больше я так не могу, — объявила она. — Я начинаю думать, что ты разлюбил меня, раз боишься дальних поездок вместе.
Он сдался.
— Хорошо, я согласен. Но вряд ли тебя восхитит дальняя экспедиция.
Она была так счастлива, что не поняла предостережения. Он возвратился к себе подавленный. Ехать было немыслимо. Еще немыслимей было не ехать. И тут он вспомнил о недавно организованном Институте Экспериментальной Вездесущности. Там могли помочь ему.
В Институте Экспериментальной Вездесущности Алексей разговаривал с двумя специалистами, и они смотрели на него, как на рехнувшегося. Правда, они этого не высказывали.
— М-м, интересно! — промямлил один. Этот был огромен и толст. Он отвечал за точное воспроизводство родителей в дубликатах.
— Немыслимо, — подтвердил второй, низенький и худой. Он руководил отделом жизнеспособности копий. — Никогда не слыхал ни о чем подобном. Вот до чего доводит любовь!
— Да, любовь, — отозвался толстый. — Страшная вещь любовь, если вдуматься. Необъективность и несправедливость! Какой-нибудь мало примечательный человек вдруг становится всех значительнее в мире! А, Леонид?
— Надо подумать, — согласился худой. — Закончим схему копирования прародителей и возьмемся за любовь.
— Я, однако, не прощу, чтобы вы разделывались с любовью вообще, — заметил Алексей. — Наоборот, я хотел бы, чтобы вы помогли удовлетворить частные нужды моей любви.
— Дубляжем людей мы не занимались, видите, какая штука, — любезно разъяснил толстый. — Правда, опыты над животными удались, а человек принципиально…
— О, я не считаю себя хуже животного! Никакого животного, включая самого разумного…
— Единственное разумное животное — человек, — строго возразил толстый. — Это явствует из определения человека как существа интеллектуального. К тому же мы в институте на собственном примере… Короче, вся трудность в том, чтобы продублировать ваш мозг. Вы меня понимаете? Ваши влечения, наклонности, привычки…
— Я как раз и не хочу очень точного… У моего дубликата должно быть другое отношение к той особе… Я более или менее стал равнодушен… Ну, немного не так…
— Избирательное воспроизводство оригинала в копии, — сформулировал худой. — Так сказать, дубляж с заранее заданными свойствами. Я давно мечтал о чем-то подобном.
Худой посмотрел на толстого. Толстый сжал губы. Худой кивнул головой. Толстый сказал, колеблясь:
— Когда-нибудь надо же пробовать! Смех же — вездесущность на животных! А тут такой повод! Продублировать заказчика в полном объеме, чтобы была настоящая человеческая, а не собачья или там бычья вездесущность.
— Я прошу всего лишь об одной копии. Полной вездесущности мне не требуется, — сказал Алексей.
— Полная вездесущность физически немыслима, — разъяснил худой. — Ее придумали древние мистики, а мы ученые. Мы назвали себя Институтом Вездесущности лишь в смысле предела, к которому стремимся. Реально мы — многосущники, а не вездесущники. А ваш заказ и того проще — обыкновенная двусущность. На собаках мы ее решали сотни раз. В общем, я — за. Не обещаем абсолютного тождества в каждой молекуле, но совпадение внешности и характера…
— Это меня устраивает. И, учитывая, что мне скоро в рейс…
— Тянуть не будем, — пообещал толстый. — Итак, повторяю условия: полное копирование внешности и характера за единственным исключением: отношение к этой…
— Да. К ней! Других исключений не требуется…
Знакомство с двойником состоялось спустя неделю.
— Здравствуй, Алексей! — сказал Алексей, обнимая двойника.
— Здравствуй, Алексей! — сказал двойник, отвечая таким же объятием.
Двойник вначале показался Алексею непохожим. Голос почудился слишком звонким, движения развязными, фигура сутулой, а в лице было что-то чужое. «Брак! — подумал Алексей смятенно. — Первая модель человека, — конечно, они оправдаются отсутствием опыта!».
Но работники Института разъяснили, что Алексей видел себя лишь в зеркале и на фотографиях, а в жизни он иной, чем на изображениях. И голос свой он слышал лишь изнутри или в машинной записи — то и другое искажает звучание. И он не представляет себе, какова его истинная фигура, манера ходьбы и жесты.
— Мы создали в вашей копии совершенный образец двусущности, — торжественно сказал толстый. — Берите своего двойника под руку и погуляйте. Окончательное впечатление изложите потом.
Алексей вышел из института немного растерянный. Ему казалась странной мысль, что он идет не сам собой, а рядом с собой. Двойник глядел на Алексея растроганными добрыми глазами.
— Алексей! — оказал Алексей.
— Что, Алексей? — отозвался двойник.
— Нам надо бы как-то различать друг друга, — сказал Алексей.
Двойник на секунду задумался.
— Для начала мы можем присвоить себе различающие индексы, — предложил он. — Скажем, ты — Алексей А, я — Алексей Б. Потом придет различение по существу.
— Существо-то у нас одинаковое, — напомнил Алексей.
— Да, одинаковое, я позабыл об этом, Алексей,
— Впрочем, на индексы я согласен. Итак, ты Б, а я — А.
Некоторое время они шагали молча. Они
