За последние сто лет в христианство обратилось больше людей, чем за любое другое время. Если обратить внимание на евангельское принятие веры, то можно даже поспорить, что в минувшее столетие в этом плане произошло больше событий, чем за всю остальную историю Церкви. Великий миссионерский рывок на рубеже XIX–XX веков внес свой вклад в этот взрывной рост христианства к югу от экватора. И все же кажется, что этот новый рост обладает своим отличительным характером и своими инициативами, данными Духом Святым. По иронии судьбы, былые цитадели христианских миссий в Европе и Северной Америке дремлют и впадают в упадок. История покажет, смогут ли новые христианские центры на «глобальном Юге» и за его пределами поддержать истинную суть христианства и дать свидетельство об этих беспримерных деяниях Святого Духа. А время позволит понять, возродят ли знаки активности Духа истинное свидетельство на Западе – ибо без действия Духа Святого Запад все больше будет соответствовать слову «постхристианский».
46. Христианство на Западе
Упадок и перестройкаС религией на Западе все очень неясно. Мнений хватает с лихвой. Иным кажется, что влияние христианства на культуру осталось в прошлом. Многие описывают Запад как «постхристианский». Третьи, похоже, считают, что Евангелическая церковь победила, в том смысле, что люди сегодня считают верования евангеликов «христианскими» – в отличие от убеждений христианского либерализма. Другие, прекрасно зная, насколько уменьшилось число христиан в Северной Америке, полагают, что вскоре здесь просто должно свершиться очередное великое деяние Духа. Если говорить языком Книги Откровения, многие в Церкви не уверены, кто они: новый Израиль или ветхозаветный Вавилон. Изучения достойны оба варианта. Но сперва попытаемся понять некоторые особенности XX века и его историю.
В начале XX века консервативные христиане боролись с прогрессивными или либеральными христианами, которые, казалось, захватывали культуру. Либералы уповали на моральный и духовный прогресс, ожидавший процветающую цивилизацию Запада. Они притязали на то, что понимают нравственные мотивы Иисуса и его воззрения – и что их не отвлекают искаженные доктрины и литургия верующих, мысливших в рамках одной только традиции. Другие либералы проявляли великодушие и признавали, что каждый способен пережить подлинный религиозный опыт и обрести искреннюю веру; они резонно утверждали, что внешнее выражение может быть разным, скажем, для буддистов и баптистов, но в сути своей внутренний религиозный опыт – один и тот же. Казалось, эти прогрессивные идеи захватили большую часть культуры Северной и Западной Европы и Северной Америки. Многие влиятельные учреждения на Западе, те же университеты, склонялись именно к таким мнениям или уходили в материализм, отвергавший любые идеи о духовных существах. Консерваторы ответили на этот вызов с пылом эпохи Великого Пробуждения – и призвали всю мощь своего разума. А фундаменталисты изо всех сил противились либеральному учению (хотя, по иронии судьбы, разделяли многие ключевые представления эпохи модерна).
Казалось, лучший ответ нашелся в проповеди. По некоторым оценкам, миллион человек откликнулись на евангельский призыв Билли Сандея. Самый «эффективный» евангельский христианин, Билли Грэм, проповедовал Евангелие народам. Лучший апологет, К. С. Льюис, пришел из университетской аудитории – и в четких формулировках передал традиционные христианские верования. Самым влиятельным богословом был Карл Барт. Он не был консервативным евангеликом, но прекрасно послужил их делу, призывая Церковь и академию вернуться к откровению – в свете бесчеловечности рукотворной религии, свидетелями которой мы стали на протяжении двух мировых войн.
Ко времени К. С. Льюиса и Билли Грэма фон изменился. Две мировые войны явили пагубное зло, ставшее тяжкой ношей для сторонников прогресса – да, оно лишило их оптимизма. Казалось, на время евангелики затмили либеральных соперников и послание консерваторов возобладало. Но, когда затихли войны, стало ясно: евангеликов ждут иные враги, вносящие свою лепту в угасание или исчезновение живой христианской веры. Теоретики называют немало факторов, способствующих этому чувству упадка. Некоторые говорят, что непрестанная зацикленность на потакании своим желаниям и привилегиям подорвала чувство общности и моральных ценностей. Вслед за изобилием непрестанно возрастали и стандарты, за которыми следовало гнаться. Многие отмечают, что и «имущих», и «неимущих» одинаково охватил этот культ потребления, это бесконечное стремление к новым товарам и забвение добродетели. За некоторыми исключениями, церкви благословляли этот экономический поиск и избегали упоминать о том, что Иисус говорил о деньгах.
Технологии играют в повседневной жизни людей Запада такую роль, что ее было бы трудно представить всего несколько лет тому назад. XX век ознаменовался появлением телевидения и удивительной сети данных, доступных любому, у кого есть компьютер. В 2007 году появился iPhone, сейчас он уже почти у каждого студента. Смартфоны позволяют развлекаться, получать информацию, мгновенно общаться в социальных сетях, связываться с другими по видео – почти везде, где бы вы ни были.
Технология транснациональна; она меняет бизнес и создает общую культуру, особенно для молодежи. Куда разовьются технологии, неизвестно, к чему приведут – тоже. Одни видят в них демократизацию знаний: те делают информацию доступной для большего числа людей, как это некогда сделал алфавитный печатный станок. Но многие свидетельства заставляют других прийти к выводу о том, что современные технологии коммуникаций заставляют людей страдать от утраты способности к концентрации и снижения творческого потенциала. Наряду с тем, что мы способны совершать и благие, и злые дела, это может выразить и усугубить проблемы эгоистичной культуры, уже отмеченные нами. Другие говорят, что виновата Церковь. Она часто кажется лишь отражением своей культуры, а не деятельной силой, способной вершить перемены. И секуляризм – это одно из многочисленных названий исчезновения веры.
Секуляризм
История современных представлений о секуляризме сложна. Суть их в том, что можно четко отличить религиозное от нерелигиозного. Для тех, кто привык к этой идее, это может показаться странным, но было время, когда считалось, что стремление к познанию Бога требовало всех жизненных сил в любой области знаний, – а также особого образа жизни, священных практик и нового сообщества. Сегодня знание Бога считается интеллектуальным упражнением, делом академиков, которое не требует ни обращения, ни даже веры в Бога! Иные даже утверждают, что религиозная приверженность не способствует интеллектуальному стремлению к идее Бога или даже мешает ему. Ученые винят в этом разные движения: средневековую схоластику или ее крах (изображение Бога как всего лишь одну влиятельную силу среди многих); протестантскую схоластику (в основе которой – сухая и бесплодная гимнастика ума) и появление национальных государств (искалечивших идею Бога и те области, где Ему можно было служить). Вот лишь несколько «подозреваемых». Но, возможно, каждый из них вносит свой вклад в сегодняшние представления о религии как об отдельной системе знаний, которая принадлежит к явно частной или личной сфере да еще и требует согласования с биологией или физикой.