Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
– Что мы там будем делать? – раздражённо спросила она. – Тупо набивать желудок едой и глохнуть под отвратительную музыку ресторанных музыкантов? Послушай лучше, как шепчутся между собой деревья. Слышишь, как они шепчут: «Осень, пришла осень…»!
Паста прислушался, но вместо шёпота деревьев услышал доносящийся из кустов жаркий, с придыханием шёпот незнакомой женщины: «Да погоди ты, не снимай! Видишь, там кто-то идёт»!
Валя тоже что-то услышала, потому что подхватила Пасту под руку и потащила на центральную аллею, где ещё местами горели в разбитых плафонах фонари.
Они встречались полгода, когда кто-то из друзей-спортсменов увидел, как он выходил из библиотеки.
– Паста, ты там что, Мойдодыра «крышуешь»? – подняли его на смех пацаны. Паста молча взял шутника за грудки и легко приподнял над землёй. Смех сразу прекратился. – Деваха у меня там. Всем понятно? – с вызовом произнёс Паста, опуская шутника на землю.
– Понятно! – почти хором ответили пацаны. – Чего же здесь не понять!
– Везёт тебе, Паста! – завистливо произнесли пацаны и, почесав затылки, разошлись по домам.
А ещё через полгода, после того, как Паста на союзном первенстве в Минске взял «серебро», они с Валей поженились. Как и положено, через девять месяцев Валентину отвезли в роддом, откуда она вернулась через неделю с охапкой цветов и двумя аккуратными свёртками, перевязанными голубыми лентами. Судьба подарила им двух крепеньких близнецов, которые почти не плакали, но зато жадно и подолгу сосали материнскую грудь.
– Сил моих больше нет! – то ли в шутку, то ли всерьёз говорила жена. – Прямо как два голодных волчонка! Только покормила, а они ещё и пелёнок не обмочили, а уже опять хнычут – грудь просят.
Паста, по совету врачей, обеспечил жене усиленное питание и нанял ей в помощь опытную няньку. Теперь он мог себе это позволить. Теперь он получал неплохую зарплату. Нужные люди поговорили в Администрации города, и специально для него ввели дополнительную ставку второго тренера.
К этому времени Паста уже не был рядовым рэкетиром. Так получилось, что пока он занимался обустройством личной жизни, то временно отошёл от активной криминальной деятельности, и как бы оказался вне поля зрения правоохранительных органов. Многие из его пацанов за это время успели сделать головокружительную карьеру в криминальном мире и разъехаться – кто на кладбище, а кто в солнечный Магадан.
Тут бы Пасте и сказать: «Стоп, приехали»! Завязал бы тогда Паста с криминалом, и никто бы его этим не попрекнул, потому как к тому времени и попрекать, уже некому было. Зажил бы он тогда размеренной гражданской жизнью добропорядочного и законопослушного обывателя: тренировал мальчишек в местном спортзале, ездил на соревнования, а по выходным пил пиво и забивал «козла» во дворе. Но Паста ничего не сказал. Паста молчал, и в его молчании было что-то такое, что заставляло людей сторониться его.
Он с юных лет верил в главенство Силы: кто сильнее – у того и Власть, а у кого Власть – у того и деньги! Но это была тёмная сторона Силы. О том, что сильный человек может быть добрым, Паста не подозревал. Для него понятия «доброта» и «слабость» были тождественными. В мире, в котором он жил, слабым места не было: в лучшем случае слабых загоняли под нары, в худшем – они погибали.
После трёх лет семейной жизни Паста практически перестал говорить на жаргонном наречии и ругаться матом. Исчезло косноязычье, речь его сделалась правильной и неторопливой, но от этого теплей рядом с ним не стало.
Паста сделал то, что от него и его товарищей требовал тренер: он научился думать.
Он самостоятельно додумался до того, что стал свою противозаконную деятельность расценивать, как бизнес, кровавый – но бизнес. А раз это бизнес, то во главе угла должна стоять прибыль. Хочешь иметь хорошую прибыль – умей договариваться! Войны, даже торговые, прибыли не приносят, от них лишь сплошные убытки, да геморрой в виде «ментовских разборок». Поэтому Паста стал лично выезжать на все «стрелки» и искать компромиссное решение. Это удавалось не всегда. Зачастую во главе противостоящих ему группировок находились жестокие и алчные люди, которые пришли к власти по трупам. Они не принимали компромисса и действовали по схеме «всё или ничего»! Таких приходилось уговаривать порой очень долго, но Паста был терпелив, и в клинч входил лишь после того, как переговоры окончательно заходили в тупик.
Со временем Паста приобрёл репутацию дипломата. Его группировка росла, а с нею рос и его авторитет. Когда на сходке возник вопрос, кто будет держателем городского «общака»[103], решение приняли быстро и почти единогласно – Паста.
– Ты, конечно, «тюремных университетов» не проходил, – усмехнулся Алтын – старый «вор в законе», коронованный ещё в сталинские времена, – но ты мальчонка башковитый и делу нашему предан. Чую, со временем выйдет из тебя матёрый волк, если до срока на «ментовскую» пулю не налетишь или, упаси бог, не ссучишься.
Паста к поручению отнеся более чем серьёзно: сам свою долю в «общак» вносил вовремя и от других этого требовал. На сходке, невзирая на лица и былые заслуги, смело называл «погоняло» должника. А когда кто-то из числа должников усомнился в его честности, Паста сам настоял, чтобы «авторитетные люди» его проверили.
– Пусть будет так! – сказал Алтын, и Пасту проверили со всей строгостью. Чист оказался Паста, даже копеечки к его рукам не прилипло. После этого случая авторитет его ещё больше вырос.
Ровно через три года, в Центральном парке отдыха имени Горького одного из приморских городов, на крыльцо летнего ресторана вышел долговязый мужчина с короткой стрижкой и болезненной худобой.
Это был Гриц – личность в криминальных кругах хорошо известная. Гриц большую часть своей воровской жизни провёл в «чалкиной деревне»[104], где вместе с авторитетом заработал себе и туберкулёз. Год назад воровской сход поставил его в этом городе «смотрящим».[105]
Гриц, несмотря на запрет врачей, закурил любимый «Беломор» и, глубоко затянувшись дымом в больные лёгкие, посмотрел на покрытое кристалликами звёзд ночное небо. Выдохнуть дым Гриц не успел: тяжёлая винтовочная пуля беззвучно прилетела из аккуратно постриженных кустов и пробила надорванное «чифирём»[106]и лагерной тоской сердце «смотрящего». Гриц молча упал с крыльца, опрокинув на себя стоявшую возле крыльца урну. Смерть Грица опрокинула и то хрупкое равновесие, которое за последние два года сложилось в Дальневосточном крае.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
