показывает дурной пример офицерам, осмеливаясь забыться до такой степени, что расстегивается в присутствии своих начальников, и что поэтому он просит его оставить корпус. Правда, Римский-Корсаков уже был на дурном счету у царя и Васильчикова как «беспокойный человек», который много «болтает», и уже было решено уволить его, но повод показался весьма пристойным. Васильчиков представил Римского-Корсакова к отставке по семейным обстоятельствам и с мундиром, но на представление была наложена высочайшая резолюция: «Мундира Корсакову не давать, ибо замечено, что оный его беспокоил»! (48, с. 90). Вероятно, требуется пояснить, что отставка с правом ношения мундира была своеобразной формой награды, отставка же без мундира – позорна. Для солдат же за любую неисправность в форме или в строю тогдашняя военная педагогика знала одно наказание: мордобой, розги или шпицрутены. А вот на пьянство, драки с солдатами других полков или насилие по отношению к гражданским лицам смотрели гораздо снисходительнее, по правилу: «воруй, да не попадайся».
Положение неграмотного крестьянского парня, попавшего в казарму, в обстановку строжайшей дисциплины, сложной и неудобной формы, сложных перестроений при маршировке, сложного титулования начальствующих лиц было поистине трагическим. Поэтому существовала практика прикрепления к каждому новобранцу дядьки из старослужащих солдат, по возможности, из земляков (помните: «Скажи-ка, дядя…»?). Он должен был объяснять подопечному все правила службы, учить титулованию и маршировке, ношению, подгонке и чистке формы и защищать его от других старослужащих. Заодно рассказывалась история полка, повествовалось о его боевых подвигах: шло и моральное воспитание молодого солдата. После введения всеобщей воинской повинности и сокращения сроков службы институт дядек был уже невозможным, и «учителем» молодых солдат стал сверхсрочник унтер-офицер, «шкура» по тогдашней терминологии. Такие шкуры не стеснялись кулачной расправы с непонятливыми новобранцами, а заодно нередко занимались и мелким вымогательством, посылая молодых солдат за водкой и колбасой. Правда, и служба теперь стала попроще, а, кроме того, занятия с новобранцами «словесностью» (заучиваньем некоторых формул из устава: «Что есть солдат?», «Что есть знамя?») стали вменяться в обязанность молодых субалтерн-офицеров, которые заодно должны были обучать солдат грамоте; однако какой процент офицеров занимался этим, а какой передоверял эти занятия унтер-офицерам – сказать трудно. Психологическое же воспитание молодых солдат стало возлагаться на печатную продукцию: к началу ХХ в. практически все полки имели свои напечатанные истории, а в некоторых полках, преимущественно в гвардейских, создавались «истории» для офицеров и для нижних чинов по отдельности, да еще и издавались «памятки» в виде большого листа с краткими сведениями о боевом пути полка. Первая такая книга, «История гренадерского графа Аракчеева полка» с приложенным списком чинов, «живот свой положивших на полях сражений 1812, 1813 и 1814 годов» была издана по инициативе и на средства шефа полка А. А. Аракчеева в 1816 г. Вообще воспитание солдат было обязанностью всех офицеров, но нередко оно приобретало упрощенную форму: «Запомни, мерзавец, что ты непобедим! А забудешь – в гроб заколочу!»
Крайне скудным было материальное содержание солдат, усугублявшееся нередким воровством интендантов и «отцов-командиров». Денежное содержание составляло ¾ копейки в день: «три денежки в день, куда хошь, туда и день». Между тем обязанный содержать себя в порядке, солдат должен был на свой счет покупать ваксу, щетки, средства для беления ремней, чистки пряжек, блях и пуговиц, фабрения усов и пр. Следует подчеркнуть, что формой в ту пору гордились, и солдаты не только сами не допускали неряшливого вида, но на свой счет подгоняли казенную форму, а иной раз и «строили» собственные вещи. Расхристанный, сутулящийся, шаркающий ногами солдат был явлением невиданным, разве что уж возвращался из увольнения в виде «мертвого тела». Нужда в деньгах заставляла солдат активно заниматься разными заработками в виде ремесел, а во второй половине XIX в. вызвала к жизни такое явление, как «вольные работы». Во время летних лагерей роты под руководством офицеров нанимались на работы к окрестным помещикам. Часть заработка поступала на руки солдатам, часть шла «в артель», часть – в пользу тех солдат, кто по службе не мог участвовать в работах. Вот как вспоминал об этом современник: «В Ярославле в это время стояли два полка: Нежинский и Моршанский 35‑й пехотной дивизии. Почему-то в те времена после лагерного сбора солдаты отпускались на месяц, на каких условиях – отпуск или что другое – не знаю, только все желающие солдаты могли в течение месяца уходить на какие угодно работы, и если хотят, то могли приходить ночевать в казармы, но могли даже и ночевать не являться. Вот таких отпускников Огняновы и нанимали рубить капусту. За работу солдат кормили, поили, предоставляли место для ночлега и давали сколько-то денег. Таких отпускников брали работать очень многие жители города, так как среди солдат были люди всевозможных профессий: плотники, портные и т. п. Из разговоров с солдатами было ясно, что они своими отпусками были довольны, так как «на табачок-то уж мы наработаем почти на весь год, да и на водочку останется, а хлебом мы не обижены!», так говорили солдатики. Хлеб они сами продавали буханками. Жители, особенно около казарм, покупали этот хлеб помногу и откармливали кур и свиней» (59, с. 230).
Питание солдат в общем было одновременно обильным и скудным. Обильно оно было в том смысле, что хлебное и сухарное довольствие было вполне достаточным и, если приварок был большим, солдаты даже не съедали всего хлеба (дневная дача – 3 фунта), продавая излишки. Скудным оно было в том смысле, что кроме хлеба или сухарей (в походах) и круп да нескольких золотников мяса или, в пост, рыбы (золотник – 4,25 грамма) ничего не полагалось. Правда, в казармах всегда был особый сорт «солдатского» кваса, но зато чайное довольствие появилось только на рубеже XIX–XX вв., а водка по чарке выдавалась лишь на походах через день. Конечно, многое зависело и от командиров, которые, за счет разного рода экономии, могли улучшать и питание, и материальное снабжение солдат. Даже постельные принадлежности солдаты получили в начале ХХ в., а до того спали на набитых соломой тюфяках, накрываясь шинелью.
Хотя на содержание вооруженных сил шла значительная часть бюджета страны, русская армия всегда была бедной, чтобы не сказать – нищей: бедна была сама казна. И все же… все же… Солдат жил «на всем готовом» и уж голод ему, во всяком случае, не грозил, в отличие от его бытности крестьянином или от его собратий, оставшихся в деревне. «В кусочки» солдату ходить нужды не было, а крестьянин с сумой хаживал. Пусть солдатская пища не была разнообразной, но ведь и крестьянин в основном питался хлебом, квасом, щами, иной раз и пустыми, да кашей. Да и постельных принадлежностей у крестьянина не было точно так же, как у
