свежего бриза донесся до него явный запах человеческого пота, будто где-то рядом располагалась спортивная раздевалка. Монгол остановился, свернул к обрыву, вытянув руки, чтобы не наткнуться на колючку, и едва сделав три шага, почти столкнулся со здоровым, как боров, пацаном. Тот стоял к нему спиной и глядел, тяжело дыша, вниз со склона, то и дело вытирая капающий с лица пот. Тропа, ведущая к обрыву, в этом месте была почти не хоженая, и Монгол хрустнул веткой.
Толстяк вздрогнул от неожиданности, повернулся и увидел Монгола. Он быстро подобрался, вскинул руки, пытаясь устояться в жесткой щетине южного кустарника.
– Свои! – шепнул Монгол и шагнул навстречу.
Толстяк смахнул с носа каплю пота, смерил его взглядом, пытаясь узнать в темноте, и, сбитый с толку коротким ершом прически, опустил руки.
– А где ваши? – доверительно шепнул он, шагнув навстречу Монголу и вглядываясь за его спиной в темень леса.
– Там уже стоят. – Монгол махнул куда-то головой. – Щас будут.
«Эх, надо было Тома с Глюком брать. Все же лысые! – мелькнуло в голове. – Устроили бы вместе бал-маскарад, и никого бы не нашли».
Тут он увидел, как из-за обрыва, на уровне ног Толстого, появилась еще одна голова.
– Что смотришь? Руку дай! – сказал он Монголу.
– Симфер? – опять спросил Толстый, изо всех сил вспоминая лицо Монгола.
– Пятерка, пацаны! – заговорщицки прошептал Монгол, растянув рот в улыбке, сделал еще шаг, и почти без размаха ударил Толстяка слева, в подбородок, а затем утяжеленным булыгой кулаком пробил в висок правый боковой. Глаза Толстого на миг уставились куда-то вверх, будто он увидел там что-то важное и собирался рассказать, но, как сноп, завалился на бок, в кусты.
Второго, еще не успевшего выбраться по сыпучему склону, Монгол столкнул с обрыва ногой прямо в лицо, и тут же получил удар цепью откуда-то сбоку, по ребрам. В ее конце было что-то острое, оно вспороло футболку на уровне пояса и ободрало ремень, оставив на нем глубокую рыхлую борозду. Монгол отскочил в сторону, пригнулся, и, швырнув булыжник на звук, бросился через кусты к поляне. Нога зацепилась за ветку, он споткнулся, перелетел через куст самшита, и, перекатившись через голову, оказался у очага. Ориентируясь скорее интуитивно, чем по памяти, он быстро нашел нужную тропу, в три прыжка перепрыгнул их поляну и рванул к балке.
– Пацаны, сюда! Они тут! Свет! Дай фонарь! – уже орали сзади.
Глюк был на удивление бодр.
– Пацаны, валим! Нас обошли, – одними губами сказал Монгол, тыкая пальцем в сторону поляны. – Через минуту они будут здесь.
– Я пойду туда, тропу завалю, – храбро сказал Глюк.
– За мной, – прошипел Монгол и показал ему кулак. Объяснять ситуацию времени не было.
– Ладно, ладно, иду. – Глюк миролюбиво поднял руки. И, схватив недопитую бутылку, первым рванул по склону балки.
Через секунду в дальнем конце их поляны мигнул и погас фонарик. Затем послышалась тихая ругань, утонувшая в глухом и шершавом топотании многочисленных ног. Кто-то наотмашь ударил ногой по котелку, и поляна на миг озарилась красно-оранжевым сполохом.
Монгол подобрал увесистый булыжник, швырнул его подальше в лес, и побежал за Глюком. Булыжник глухо стукнулся где-то о дерево, зашуршал в листве.
– Там! Там! – тут же послышалось из чащи.
Том рванул следом. Все трое чуть спустились в балку и, прикрываясь склоном, гуськом пробежали ее до конца, пока не уперлись в лысый склон горы. Зеленка уходила вправо, небольшим клином поднимаясь по склону. Стараясь держаться поближе к деревьям, они полезли вверх. Лес быстро кончился.
– Пацаны! Подождите, я с вами! – Откуда-то сбоку, из своего схрона судорожно карабкался Куба. Он был белый как мел. Его трясло. Глюк отдал ему бутылку.
Еще минута, и они добрались до места, где спрятали вещи. После лесной чащи здесь было совсем светло и непривычно тихо. Переводя дух, они стояли и молча смотрели вниз. Их склон, поросший лесом, был виден сверху как на ладони. В его кромешной темени мелькали желтые огоньки фонариков, хрустели ветки, слышались короткие, как выстрелы, матерные вскрики. На фоне тихого безбрежного, подсвеченного месяцем моря эта глупая суета в Зеленке выглядела мелко и совсем безобидно.
– Ишь как шарят, демоны, – прошептал Глюк. – Они, придурки, наверное на заваленную тропу наткнулись, и думают, что мы где-то в кустах, за деревьями.
Он повернулся к Монголу.
– Ты хоть ударил кого-то?
– Конечно. Я же ударник. – ухмыльнулся тот.
– Уроды! – Куба швырнул вниз бутылку.
– Ладно, харош таращиться. Как бы не обошли, – сказал Монгол, и они полезли выше, пока не увидели впереди наблюдательную вышку с прожектором. Склон здесь был более пологим, и уже через минуту они толпились около небольшого одноэтажного домика, огороженного сетчатым забором. На облупленных воротах темнели две красные звезды, выше виднелась табличка с надписью: «Объект охраняется государством. Посторонним вход воспрещен». Окна в доме не горели.
– Это и есть погранчасть? Негусто, – сказал Том.
– Эй, есть кто? – крикнул Глюк и постучал камнем по воротам. Наконец в домике послышались тяжелые шаги, зажегся свет, и на пороге появился молодой белобрысый пацан в военных штанах и тельняшке. На груди у него висел автомат.
– Служивый, переночевать пустишь?
– Вы что, с дуба рухнули? Это режимный объект, эта.
– Да что тебе, жалко? Там внизу убивают. – Глюк потряс забор.
– Не дури, эта. Постреляю, эта. – Солдат для убедительности передернул затвор.
– Здесь, наверное, только голых баб пускают, – усмехнулся Монгол.
С минуту постояв на пороге, солдат скрылся за дверью.
– Ладно, пацаны. Что-то утомил нас этот высокодуховный поселок. – Том вдруг обнаружил у себя в руке палку и с облегчением отшвырнул ее в темноту. – Завтра, правда, обещали Индейца найти. Но, видать, не судьба…
– Валим. – Монгол поддержал приятеля.
– А мы наверное тоже. Какой смысл тут ночевать? – Две лысые головы чуть качнулись в сумерках. Луна облизывала их блестящие головы. – На Верблюда пойдем, там заночуем.
– Ну, бувайте.
Они разошлись на развилке у виноградника. Том с Монголом поднялись на пригорок, глянули, прощаясь, на море. Над его металлической гладью неуверенно ползли обрывки сиреневых облаков, у смолисто-черного Карадага купалась луна. Внизу тускло и как-то заброшенно светились желтые огоньки Коктебеля. На западе горизонт уже окрасился грязно-рыжим.
– Надоело все, – вдруг сказал Монгол. – Море это, разборки, понты, базары мутные. Индеец этот, Лелик с ментами. Собачья свадьба. Приеду, с пацанами шансон спокойно врублю, так чтобы соседи прыгали, и в картишки под самогончик. Поговорим душевно так, побалакаем. Сальцо, борщечок. Сутки оттянусь, и снова – музыка, барабаны. Искусство.
Они прошли винзавод и увидели белеющую в лунном свете колоннаду с надписью «Завод Коктебель».
– Ага. Только вернуться нужно домой, и остаться
