причем не рядом с торжищем, а выше по реке.
Уже одно это заставляет полагать, что Одд был первым норвежцем, кто узнал о существовании «кургана» в «стране бьярмов». Происхождение кургана виночерпий бьярмов объясняет следующим образом: «Вверху по реке Вине стоит холм, составленный из земли и блестящих монет; за каждого, кто умирает, и за каждого, кто рождается, несут туда горсть земли и горсть серебра».
Один курган — и ничего больше. Ни храма, ни ограды. Никто его не охраняет. В таком описании нельзя не признать черты местного племенного святилища, где скапливаются общественные богатства. В рассказе о Торире подобный холм оказывается уже внутри храмовой ограды, и там несколько иначе объяснено его появление. Как говорит сам Торир, наследство после умершего делится на две части, одну из которых получают родственники, а другую перемешивают с землей или прячут в особо устроенных домах. Здесь ощущается явная неуверенность автора саги и непонимание, для чего и где прячут бьярмы вторую часть наследства? Поскольку спутники Торира идут грабить именно святилище, можно подумать, что первоначально шла речь об ином разделе — между наследниками для совершения тризны по покойнику и для взноса в общественную — храмовую — сокровищницу. Богатство шло «в землю» скорее образно, чем буквально. Поэтому ни Одд со своими спутниками, ни Торир Собака с Карли и Гуннстейном не очищают серебро от земли, хотя сага и говорит, что «как и должно было быть, сокровища были перемешаны с землей».
Подобный расклад заставляет вспомнить рассказ ибн-Фадлана, согласно которому наследство богатого человека русы делят на три части. Одна треть идет его семье, вторая — на организацию похорон, третья — на устройство тризны. Схожим образом рассказывает и Вульфстан о разделе наследства у «эстиев», когда одна часть выделяется наследниками для устройства поминок по усопшему, а остаток делится еще на несколько частей в качестве призов участникам поминальных скачек. Только после этого тело умершего сжигают с его оружием и одеждой.
Вульфстан посетил Восточную Прибалтику в конце IX века, примерно тогда же, когда и Одд; ибн-Фадлан встретил русов на Волге треть века спустя, если не больше, а Торир Собака побывал у бьярмов еще спустя сто лет. Между ним и Оддом лежит не менее полутораста лет, насыщенных в жизни обитателей этих земель разнообразными событиями, в том числе все более частыми войнами и стычками как между собой, так и со шведами и данами. Менялся мир, менялись и бьярмы. Но все же кое-что традиционно сохранялось, например обычай взноса в общественную сокровищницу какой-то суммы за жизнь умершего человека. Такие отчисления, в том числе и военная добыча, складывались в общее храмовое богатство, которым — по крайней мере дважды — удалось поживиться норвежцам.
Кому принадлежали эти святилища? Во всяком случае, не ливам, которые были здесь пришельцами и занимали к тому же только прибрежную полосу вдоль моря. Оставался выбор между куршами и земгалами, «семигаллами» Генриха Латвийского. О тех и о других мы знаем слишком мало, чтобы склониться в сторону сколько-нибудь определенного выбора. Но это, оказывается, не так важно. По мере того как я собирал и анализировал известия саг о святилищах бьярмов, я чувствовал, что в моих руках находится кончик ниточки, уводящей в совершенно неожиданную сторону. Ниточки, пожалуй, столь же многообещающей, как та, что помогла отождествить бьярмов с ливами.
Чтобы понять, почему эти святилища напоминают нам о верованиях пруссов, западных славян и русов, обитателей острова Рюгена — знаменитой «Артании» или «Арсании» арабских географов, — надо было вспомнить о котле с серебряными монетами, который стал добычей Торира Собаки.
Это был священный котелок кельтов, который они почитали на всем пространстве Европы в качестве одной из главных своих святынь.
13
Кельты — в Восточной Прибалтике?
Те самые кельты, они же галлы, они же галаты, о которых повествовал в своих записках Юлий Цезарь? Кельты, обитатели большей части Европы, Британии и Ирландии?
Да, те самые. Впрочем, те — и не те.
О кельтах известно уже много и все-таки еще мало, чтобы понять, что же они собой представляли, понять нашу связь с ними, оценить их вклад в развитие европейской культуры.
С тех пор как средневековая Европа принялась деятельно открывать античный мир, все прошлое было разделено на классическую античность и окружавший ее мир варваров. Изучение латыни по Цезарю, чтение и переводы древних авторов, изучение греческой и римской истории сначала по сочинениям современников, а потом с помощью археологических раскопок, восторженное преклонение перед искусством и философией античного мира — все это создавало многократно повторенный стереотип восприятия прошлого, согласно которому мысль, культура, движущая сила истории концентрировались в «вечном городе» и оттуда изливались на провинции. Рим был центром мира, и мир этот постигался исключительно через призму его центра.
А между тем сам Рим был только городом, и чем старее он становился, тем труднее было ему сохранять свое главенствующее положение в империи. Восток и Египет жили своей жизнью. Испания обретала свой лик, нащупывала свой путь развития культуры. На огромных пространствах Европы, считавшихся подвластными Риму, а также за пределами пограничной полосы шел неприметный, но быстрый процесс сложения своеобразной общеевропейской культуры — с городами, крепостями, центрами ремесел и искусств, даже с товарно-денежным обращением и чеканкой монеты, напоминавшей искаженные римские образцы. Галлы, кельты, галаты, бойи, белги, эдуи, битуриги, сеноны, треверы… Было множество племен, говоривших на множестве наречий, иногда, по-видимому, представлявших родственные, но разные языки, поскольку люди, говорившие на них, жили в разных концах тогдашней Европы. Что же их объединяло? Археологи долгое время считали, что все эти племена объединяло нивелирующее влияние римской цивилизации, сам облик материальной культуры Рима, которым эти племена и народы начали подражать.
Но дело обстояло, по-видимому, сложнее.
Те, кого греки именовали кельтами, а римляне — галлами, были одним из древнейших представителей семьи индоевропейских народов, обитавших в Европе. У них был схожий быт, одинаковые верования, сходное восприятие мира. Соприкосновение с римской цивилизацией и культурой всколыхнуло их собственные творческие силы и направило их энергию по сходному пути. Расцвет этих народов историки относят ко второй половине I тысячелетия до нашей эры. В начале нашей эры они словно бы исчезают со сцены: происходит завоевание Галлии, затем Британских островов… Кельтская цивилизация вроде бы гибнет под ударами римских легионов в центре и германских племен на северо-востоке Европы. Но как теперь уверенно могут сказать археологи, то была всего лишь иллюзия.
Города приобрели другой облик, были разрушены укрепления, но сами-то кельты остались! Они никуда не уходили, не исчезали, став
