– Ты напрасно думаешь, что я собираюсь сейчас спорить с тобой. Моя самая большая ошибка в жизни – это то, что я иногда верил тебе.
– Ты убьешь невинного человека, запомни это. Но даже не это самое страшное…
– Невинного?! – закричал я. – Да только за одного Бориса я должен казнить тебя без всяких разговоров.
– Я не убивала Бориса.
– Да, ты его не убивала. Его убила бомба, которую ты ему переслала в маленькой бандерольке.
– Я ему ничего не пересылала.
Я поморщился, махнул рукой.
– Ну сколько, сколько ты можешь еще лгать, Валери? Уже все, ты пришла к финалу. Неужели тебе не страшно умереть, так и не сняв с души греха?
Она усмехнулась.
– Тоже мне священник на исповеди! Эта роль тебе не подходит, Кирилл. Как ты можешь снять с моей души грех? И какой грех?
Я сопел, как бык перед красной тряпкой.
– Бандероль была написана твоей рукой.
– Да, я заполняла бланк. Об этом меня попросил Алексей. Он сказал, что хочет отправить Борису письмо с предупреждением.
– С каким еще предупреждением?
– Чтобы он не распространялся о разговоре с Локтевым.
– И ты, наивная, не знала, что твой муженек отправил не письмо, а бомбу?
– Да, я, наивная, думала, что это было письмо.
Я искусал себе все губы. Пот струйками стекал по лицу. Она понимала, что со мной происходит.
– Кирилл, мне очень жаль, что тебе никак не удается повесить меня красиво. Я не могу очистить твою совесть и покаяться перед смертью. Мне не в чем каяться. Я любила и люблю тебя. Я не убивала твоих друзей. Кто для тебя Алексеев? Друг? Брат? Это продавший свою честь офицер, вор, мерзавец, который делал деньги на трагедии людей. Тебе жалко моджахеда? А ребят-пограничников, чьи обезглавленные трупы находят на берегу Пянджа, тебе не жаль?.. Нет, я не оправдываю Алексея, который осуществлял все эти кровавые расправы. Этот человек всегда был мне омерзителен, и называть его моим мужем, по крайней мере, смешно. Фиктивный брак, который я с ним заключила, был необходим только для того, чтобы оформить ему визу в Боливию. Он нужен только отцу, они работают вместе.
– Работали вместе, – поправил я ее, вынул из кармана и положил на свою ладонь стеклянный глаз.
– Ах, вот как, – после недолгой паузы ответила Валери, мельком и почти с безразличием взглянув на шарик. – Ну что ж, на это у тебя было право.
– Только не думай, что я его убил. Он отравился спорами грибка в пещере Красного Солнца.
– Ну это, собственно, уже не столь важно. Он вполне заслуживал смерть.
Ни одна женщина в мире не смогла бы сыграть безразличие к близкому ей человеку, получив такую ошеломляющую новость. Сыграть любовь, оказывается, намного проще. Должно быть, это по силам любой женщине.
– Выходит, ты презирала Арикяна и верно ждала меня все это время?
– Выходит так. Но я не только ждала тебя, я делала все возможное, чтобы уберечь тебя от опасности. Тебя хотели убить – и не один раз. Алексею я приказала коротко и жестко: забудь его навсегда, – и он заткнулся. Потом я узнала, что за тобой организовали слежку. Предупредила отца, чтобы тебя даже пальцем не трогали. Он пообещал, что топтун будет лишь пасти тебя по Приамазонии. Я знала, что ты где-то рядом, что идешь ко мне…
– Так вот, значит, кто мой ангел-хранитель! – воскликнул я. – Что ж ты, милая, выдохлась под конец? Твой фиктивный муженек едва не скормил меня крокодилам.
– Этот подонок обещал мне, что лишь предложит тебе сотрудничать с нами и даст несколько дней на размышление. Я не думала, что он намеревается убить тебя.
– Нет-нет, не подвергай сомнению его благородство! Он вовсе не собирался меня убивать. Он пообещал свободу и, отдаю ему должное, сдержал слово. Только на эту свободу надо было выйти через крокодиловый загон в кожевенном цехе.
Лицо Валери стало жестоким, скулы напряглись. Не глядя на меня, она спросила:
– Надеюсь, ты теперь удовлетворен? Судьба покарала его.
– Надеюсь, что покарала. Очередь теперь за тобой, Валери.
– Ты хочешь меня повесить? И только потому, что не смогла доказать свою невиновность и свою любовь к тебе?
– О какой любви ты говоришь?
– О той, Кирилл, о единственной, ради которой стоит жить.
– Свою любовь к человеку, Валери, в отличие от нелюбви, доказать невозможно. Ее можно только чувствовать, когда она есть.
Валери усмехнулась, покачала головой.
– Ты не прав. И любовь можно доказать.
На ее глаза навернулись слезы. Она встала с постели, подошла к окну, тронула рукой петлю, качнула ее. Мне казалось, мое сердце сейчас остановится.
– Нет, не этим, Кирилл, – Валери повернулась ко мне. – Смертью можно доказать только свое бессилие, а на него я сейчас не имею права. Любовь доказывается только жизнью… третьего человека.
Мне показалось, что я ослышался.
– Чем доказывается? Что ты сказала, я не понял?
– У тебя родилась дочь, Кирилл. Наша с тобой дочь. Ей уже второй месяц.
Я остолбенел. Смысл этих слов медленно доходил до меня. Я таращил на Валери глаза, надеясь увидеть на ее лице лукавство и услышать от нее, что это, разумеется, шутка.
– У меня… у нас родилась дочь? Но…
Я не знал, что еще спросить, потому как на ум приходили лишь совершенно идиотские вопросы. Второй месяц. Значит, в августе. Июль, июнь, май, – мысленно считал я и, стараясь делать это незаметно, загибал пальцы, – апрель март, февраль, январь, декабрь, ноябрь… Таджикистан, Душанбе, дача. Все сходится.
– Подсчитал? – усмехнулась Валери.
– Подсчитал… А как… зовут?
– Клементина.
– Да, – растерянно произнес я. – Неплохое имя. Красивое… Но где же она?
– На вилле отца.
Меня вдруг прошибло холодным потом.
– На втором этаже?
– Да.
И я, словно наяву, увидел полную смуглую женщину в чепчике и клетчатом переднике, закрывающую собой младенца, завернутого в кружевное одеяло, и детскую кроватку с тюлевой накидкой, и раскиданных по полу надувных крокодилов, попугаев, и стоящие на подоконнике соски, баночки и бутылочки, и розовую штору, плавающую в потоке солнечного света… Я мог убить свою дочь, подумал я, у меня в руке был револьвер, я ворвался в эту комнату, и мой палец лежал на спусковом крючке.
– А ты… не лжешь? Ты не лжешь, как всегда, Валери?
– Господи! – воскликнула она. – У нее же твои глаза! Она ведь синеглазенькая!
Что было потом – я помню смутно. Дверь я вышиб плечом, даже не попытавшись ее открыть, и, пулей пролетев мимо Анны, караулившей меня в холле, побежал по лестнице вниз. Анна что-то кричала вдогонку, а я, не оборачиваясь, повторял только одно: «У меня дочь, моя дочь…»
